Триумфальное появление Луссы с Казаманса, по три телефонных аппарата в каждой руке, настоящий Санта-Клаус с телефонной станции. Непременное танцевальное па в духе Фреда Астера.

– Бывают моменты, когда я уже готов гордиться тем, что тоже числюсь среди твоих приятелей, дурачок. Кто эта малышка?

Он только что заметил Клару.

– Моя сестра Клара.

Он тут же вспомнил про Сент-Ивера, но виду не подал, а только заметил:

– Ну, вот теперь, когда я с ней познакомился, я еще более горд, что ты являешься моим приятелем. Сдается мне, ты не заслуживаешь такой сестры.

И давай загромождать помещение телефонами.

Когда пришел Калиньяк, все уже было готово.

Идея Шаботта заключалась в том, чтобы кабинет Ж. Л. В., заставленный телетайпами, магнитофонами и прочими записывающими устройствами, казался подключенным к миру напрямую, и в то же время писатель, которого камера фиксирует на фоне окна, пишущим, стоя за своим пюпитром, как будто отстранен от всей этой техники, на два века опаздывая к сегодняшнему дню. Белые листы, подогнанные не то что по размеру – по весу, как сказала бы наша легендарная журналистка, спецпоставка Мулен де ля Ферте – последнего производителя бумаги на заказ из льняных тряпок по старинному самаркандскому рецепту. Эти листы Ж. Л. В. марает не каким-нибудь там пером, ни тем более шариковой ручкой и уж конечно не маркером; нет, он пишет карандашом, простым карандашом, по привычке, оставшейся у него еще со школьной скамьи. Эти карандаши, изготовлявшиеся для королевской семьи Швеции на очень древней мануфактуре в Эстерзунде, посылались ему самой королевой, лично. Что касается курительных трубок, которые он посасывал за работой (а надо сказать, что курил он исключительно за работой), так вот, каждая из них имела свою богатую историю в несколько столетий и заправлялась только одним сортом табака – крепким серым, тем самым, широкую продажу которого Национальная Табачная Компания давно уже прекратила и лишь сего выдающегося деятеля литературы, в отступлении от правил, каждый месяц снабжала небольшой порцией.

– Нормально? – спросил Калиньяк. – Все о'кей? Карандаши не забыли?

– Нет, они на своем месте, на столе.

– А точилка?

– Какая точилка? – побледнел Готье.

– Точилка его отца! Он должен точить свои карандаши лезвием, доставшимся ему от отца по наследству, фирмы «Лагиоль», реликвия, черт тебя побери, Готье!

– Я совсем забыл...

– Дуй в табачную лавку на углу за точилкой, и пусть они ее там обработают наждаком, чтобы смахивала на антиквариат.

Посмотреть на них, так Калиньяк, Готье и Лусса развлекались не хуже моей ребятни.

– А ты как?

– Да так.

Калиньяк обхватил меня за плечи своими ручищами кулачного бойца.

– Не время киснуть, старик; ты знаешь, какой у нас первый тираж «Властелина денег»?

– Три экземпляра?

– Не валяй дурака, Малоссен, восемьсот тысяч! Сразу восемьсот тысяч экземпляров.

До сих пор все шло как по маслу. Она заучила вопросы по порядку, и я тоже отвечал по порядку. Два декламатора, окучивающие каждый одуванчик в цветнике глупости. Она сама себя загнала в угол и уже не знала ни как сесть, ни куда смотреть; редактор, должно быть, довел ее бесконечными наставлениями, и теперь она, вероятно, панически боялась лишь одного: только бы правильно начать, только бы я верно ответил на первый вопрос: «Ж. Л. В., вы уже так много написали, вас переводят на языки всего мира, число ваших читателей достигает миллионов, как же могло так случиться, что вы еще ни разу не давали интервью и нигде не появлялись ваши снимки?» И, к ее огромному облегчению, я выдал правильный ответ, ответ № 1: «У меня было много работы.