— Я просто слишком много работаю. У меня чрезмерная нагрузка, — говорила она.

— Пола, я тебе уже давно именно это и говорю. Ты навещаешь и обзваниваешь десятки человек. Хватит. Ограничься хождением на группу. Ты нужна группе. И мне. Надеюсь, полтора часа в неделю тебя не слишком обременят.

— Нет, я не могу по частям. Я хочу полностью освободиться. Кроме того, группа за мной не поспевает. Она скользит по поверхности. А мне нужно идти вглубь — работать с символами, снами, архетипами.

— Пола, я согласен. — Я говорил очень серьезно. — Я тоже считаю, что это нужно, и мы в группе как раз подходим к этому порогу.

— Нет, я слишком устала, из меня выпили все соки. С каждым новым пациентом я снова переживаю свою собственную кризисную пору, свою Голгофу. Нет, я решила. На следующей неделе я приду в последний раз.

Так она и сделала. И больше не вернулась в группу. Я просил ее звонить мне в любое время, если ей нужно будет поговорить. Она ответила, что я и сам могу ей звонить. Она не старалась меня задеть, но ее ответ сильно ранил меня, заставив по-другому взглянуть на ситуацию. Пола мне так никогда и не позвонила. Я звонил ей несколько раз. Два раза по моему приглашению мы ходили обедать. Первая встреча сложилась так неудачно, что прошло много месяцев, прежде чем я рискнул еще раз пригласить Полу на обед. Началось со зловещего предзнаменования. В выбранном нами ресторане все столики оказались заняты, и мы, перейдя дорогу, попали в другой, «Троттер», огромное сооружение, похожее на пещеру и лишенное какого-либо шарма; раньше в этом здании торговали машинами «олдсмобиль», потом экологически чистыми продуктами, потом устроили танцевальный зал. Теперь в здании был ресторан, а в ресторане подавали сэндвичи с «танцевальными» названиями — «вальс», «твист», «чарльстон».

Дело было плохо. Я почувствовал это, когда услышал свой голос, заказывающий сэндвич «хула», и убедился окончательно, когда Пола открыла сумку, достала камень размером с небольшой грейпфрут и положила на стол между нами.

— Это мой камень гнева, — сказала она.

С этого момента в моей памяти зияют провалы, что для меня, вообще говоря, не характерно. К счастью, я кое-что записал сразу после обеда — беседа с Полой была слишком важна, чтобы доверить ее памяти.

— Камень гнева? — повторил я безо всякого выражения. Покрытый лишайником булыжник, лежащий на столе между нами, приковывал мой взгляд.

— Ирв, мне так сильно доставалось, что меня затопил гнев. Теперь я научилась его откладывать. В этот камень. Я обязательно должна была принести его сегодня. Я хотела, чтобы он присутствовал при нашей встрече.

— Пола, за что ты на меня сердишься?

— Я больше не сержусь. У меня слишком мало времени, чтобы сердиться. Но ты причинил мне боль; ты бросил меня, когда мне больше всего нужна была помощь.

— Пола, я никогда не бросал тебя, — сказал я, но она, словно не слыша, продолжала:

— После семинара я не могла прийти в себя. У меня перед глазами стоял доктор Ли: я видела, как он жонглирует мелком, не обращая внимания на меня, на человеческие заботы пациентов. У меня земля уходила из-под ног. Пациенты — люди. Мы боремся. Иногда мы проявляем в этой борьбе невероятное мужество. Часто мы говорим о выигранной или проигранной битве — это и есть битва.