— Нет, Константин Алексеевич. Если надо поговорить, приезжайте в прокуратуру.

— В прокуратуру?! — переспросил Костя с таким ужасом, что мне стало его жалко. Но я была непреклонна. Ему надо, значит, приедет.

— А что такого?

— Я — в прокуратуру?!

Эти мафиози — как дети, раздражаясь, подумала я.

— Обещаю, что вас не съедят, — заверила я Барракуду вслух.

— А может, все-таки в «Европе»? — сделал он последнюю отчаянную попытку.

— Вы что, боитесь? — подковырнула я его.

— Да нет… Но как-то не в кайф…

Тем не менее договоренность о месте и времени встречи была достигнута на моих условиях.

Вернувшись в кабинет, я поведала мужчинам о звонке и предложила в течение получаса очистить кабинет.

— Может, диктофончик сюда засунуть? — обвел кабинет глазами Кораблев, но я решительно отказалась.

— Зачем?

— Ну мало ли…

— Не надо. Вдруг он поймет, что я его пишу, и замкнется, неудобно получится.

Когда мужики вымелись, я навела приблизительный порядок в кабинете, обновила макияж и стала ждать гостя.

Глава 6

Костя на цыпочках вошел в кабинет, аккуратно притворил дверь, обвел взглядом стены и поежился.

— Ой! Неуютно как-то, — робко сказал он.

— Ну уж! В тюрьме, что, уютнее?

— Ой! Ну вы скажете, — смущенно хохотнул Барракуда. Он подошел к столу и потрогал столешницу за уголок. — Можно?

Получив от меня разрешение, он присел на краешек стула. Я про себя посмеивалась: не каждый день доводится наблюдать самого страшного питерского киллера, изо всех сил демонстрирующего хорошие манеры. При этом он явно старался искренне. Я отметила, что после освобождения Барракуда изменил вызывающему стилю Версаче, одет он был в очень хороший и явно недешевый деловой костюм, но смотрелся уже не как нувориш с карманами, полными баксов, а как настоящий бизнесмен или даже дипломат, переросший кайф от дорогих игрушек. Костюм, солидно-классический, сидел на ладной Костиной фигуре с небрежным шиком, рубашка была ровно на один тон светлее костюма, мятая по-модному, галстука не было вовсе, хотя раньше он нацепил бы на шею что-нибудь шелковое, расписное, и из нагрудного кармашка высунул бы блестящий краешек.

— По моим подсчетам, вам еще сидеть и сидеть, — не удержалась я, впрочем, без ехидства, и Костя расплылся в улыбке.

— Ой, не говорите. Если бы не добрые люди, я бы там состарился, в застенках-то.

— И как вам удалось оказаться на свободе? Сколько там было по приговору? Двадцать пять?

— Двадцать три. Разве ж можно такие сроки людям давать! Это садизм какой-то.

Я не стала комментировать соразмерность Костиного приговора содеянному. Из пяти или шести убийств доказанными остались только два, Бог ему судья.

— А все же? Вы ведь еще даже трети не отсидели.

— По состоянию здоровья вышел, — сказал Костя, ухмыльнувшись. — Я же болен тяжело.

Он повел рельефными плечами и блеснул идеальным рядом белоснежных зубов.

— У меня же гепатит С, — пояснил он, пока я любовалась его сияющими волосами, как всегда, красиво уложенными (этим он и в тюрьме не пренебрегал), его чистой смуглой кожей, могучей шеей и прочими признаками недюжинного здоровья.

— Гепатит С? — я удивилась. — При вашем здоровом образе жизни?

— Ну да. Я пока сидел, в камере героинчиком баловался от нечего делать, вот и подцепил, через шприц.

— Значит, по здоровью? — я вспомнила про другого горчаковского подследственного, мошенника.