– Что это? – с ужасом спросил Левушка.

– Ах да, – равнодушно откликнулась помещица. – Должно быть, Осип и Тит разорались, – я приказала их высечь.

Алексей, читавший в своем флигеле, тоже услышал вопли, раздававшиеся в соответствии с ритмом ударов кнута. Он захлопнул книгу, спустился по ступенькам веранды и неторопливо двинулся в направлении конюшни – обычно крестьян наказывали именно там. Когда он добрался, навстречу ему вышли Осип и Тит с согнутыми спинами, на которые были наброшены рубашки, рукава свисали вниз. Оба выглядели веселыми и самоуверенными.

– Это вас только что высекли? – не веря своим глазам, спросил Алексей.

– Нас, – горделиво улыбаясь, ответил Осип. – Нас обоих, Алексей Иванович, кого ж еще?

От тона, каким это было сказано, Алексея передернуло, а Осип, заметив гримасу на лице молодого барина, поспешил уточнить:

– Это было не так уж больно. Жжется немного, но зато кровь начинает быстрее бежать по жилам.

– Тогда почему вы так сильно кричали?

– Так надо, – важно произнес Тит. – Если кричать, все останутся довольны: тот, кого секут, потому что ему от крика легче становится, тот, кто сечет, потому как ему понятно, что хорошо делает свою работу, барыня – потому что благодаря крикам она, даже находясь далеко, знает, что ее приказы выполняются.

– А за что вас наказали-то?

– Да мы поспорили под окнами барыни, – объяснил Осип. – А барыня не любит, когда ее беспокоят. Это правильно. В Горбатове ведь, знаете, никого не наказывают без причины. Каждый получает то, что заслужил. Своей шкурой мы, мужики, искупаем грехи, которые есть у нас на душе.

«Эх, наша вечная Россия, – думал Алексей. – Века проходят, а она все та же… Огромная, простодушная, согнутая спина, под кнутом… примет все, проглотит все, подчинится людской власти как Божьей воле… А я… я пользуюсь несправедливостью этой системы и, критикуя, в душе молюсь, чтобы только не пережить ее…»

Отвернувшись от Осипа и Тита, он вернулся в свой флигель, снова уселся в кресло на веранде и взялся за книжку – роман Загоскина «Рославлев». Действие происходило в 1812 году, стиль – Вальтер Скотт, да и только. «Дурное подражание!» – решил Алексей. Он несколько раз в жизни принимался писать что-то сам – и робел перед чистым листом бумаги, точнее, им овладевала непреодолимая лень, сковывавшая не только руку, но и мозг. Он вообще предпочитал смутные мечтания конкретной работе… Даже сейчас, подняв через несколько минут глаза, уставшие от печатного текста, начисто забыл о прочитанной только что истории, следя взглядом за полетом двух желтых бабочек над кустом сирени. И вдруг заметил Кузьму, который выходил из принадлежащего Левушке флигеля. Окликнул. Тот медленно, волоча ноги, опустив голову и ссутулившись, двинулся к молодому барину. Художник был похож на человека, измученного трудом или горем. Алексей стал расспрашивать, в чем дело, каковы причины такого упадка сил. Или, может быть, Кузьма чем-то огорчен, подавлен? И парень рассказал ему о последней своей встрече с Марьей Карповной:

– Она хочет, чтобы изображения цветов были везде – даже на дверях, даже на карнизах!.. Завтра надо начинать… Нет, не могу я таким образом «украшать» дом вашего брата! Лучше сбежать… Лучше спрятаться в лесу!…

– Это было бы чистое безумие! – пожал плечами Алексей. – Тебя тут же и поймают. И окажешься в Сибири, или сдадут в солдаты…

– Ну, а что же делать-то?

– Повиноваться.