|
Поэтому я послала птиц собирать старую дань и наказала им карать тех женщин, которые будут сопротивляться, равно как тех, кто известен своим тщеславием и гордыней. Птицы быстро обрели свою прежнюю ловкость. Алтарь Тьяа был убран подобающим образом. А Ланкмар научился бояться, хотя и не знал, что он боится самой Тьяа. Но так долго продолжаться не будет! – Голос сорвался на пронзительной ноте. – Скоро я во всеуслышание заявлю о Тьяа. Двери храма будут открыты для поклонников и данников. Идолы Великого Божества будут повергнуты, а его храмы разрушены. Богатые и наглые женщины, презирающие во мне Тьяа, будут приведены сюда. И этот алтарь снова ощутит сладость жертвоприношения. – Голос превратился в визг. – И это начнется сейчас же! Еще немного, и два чужака узнают, что такое месть Тьяа! Стравас хрипло задышал и принялся извиваться, тщетно пытаясь освободиться от пут. Фафхрд отчаянно работал пальцами, стараясь вытащить из веревок правую руку. Несколько черных птиц поднялись по команде с насестов, но тут же нерешительно сели назад, поскольку пронзительный голос оборвался на полуслове. Это вернулся второй сокольничий: подняв руку в торжественном приветствии, он шел к алтарю. Птицы с ним уже не было. В левой руке он держал короткий окровавленный меч. Тень на алтаре нетерпеливо наклонилась вперед и теперь оказалась вся в лунном луче, так что Фафхрд впервые сумел рассмотреть ее как следует. Это была не гигантская птица или какой нибудь чудовищный гибрид, а женщина в черном одеянии с длинными и широкими рукавами. Черный капюшон упал назад, и теперь в лунном свете белело треугольное лицо под копной блестящих черных волос; в его хищном выражении и тусклых светлых глазах было нечто птичье, но вместе с тем оно напоминало и личико злого хорошенького ребенка. Двигалась женщина мелкими чуть подпрыгивающими шажками. – Третий за ночь, – воскликнула она. – Ты убил третьего. Неплохо, сокольничий. Где то рядом с Фафхрдом послышался хриплый голос Страваса: – Я тебя знаю. Я тебя знаю. Сокольничий продолжал приближаться к алтарю, и женщина спокойно осведомилась: – В чем дело? Что тебе надо? И тут сокольничий, с кошачьим проворством прыгнув вперед, приставил сверкающий окровавленный меч к черной ткани, покрывавшей ее грудь. И Фафхрд услышал голос Мышелова: – Не двигайся, Атья. И не вздумай приказать своим птичкам какую нибудь глупость, иначе ты умрешь, не успев и глазом моргнуть, как умерли твой сокольничий и его черная тварь. В течение пяти тяжелых ударов сердца в башне царила мертвая тишина. Затем женщина громко и сипло задышала и принялась издавать короткие хриплые возгласы, напоминающие карканье. Несколько черных птиц, поднявшись с насестов, неуверенно закружили, то и дело попадая в лунные лучи, однако к алтарю не подлетали. Женщина принялась раскачиваться из стороны в сторону. Меч, словно маятник, неуклонно повторял ее движения. Фафхрд заметил, что стоявший рядом с ним сокольничий, зашевелился, готовясь метнуть свой короткий меч. Вложив все силы в могучий рывок, Фафхрд разорвал оставшиеся путы на правой руке, бросился вперед вместе со стулом и, схватив за кисть сокольничего, который уже занес меч для броска, повалился вместе с ним на пол. Сокольничий взвыл от боли, послышался хруст сломанной кости. Фафхрд всей тяжестью прижал его сверху и, не отрываясь, смотрел на Мышелова в кожаной маске и перчатках стоявшего перед женщиной. – Второй сокольничий за ночь, – передразнивая Атью, проговорил Мышелов. – Неплохо, Фафхрд. – И он безжалостно продолжил: – Маскарад кончен, Атья. Ты больше не будешь мстить высокородным женщинам Ланкмара. Ну и подивится жирный Муулш на свою голубку! Украсть свои собственные драгоценности! Весьма хитро, Атья! Горький страдальческий крик вырвался из груди вконец пораженной женщины, воплощавшей теперь унижение и слабость. |
