|
Несколько посетителей, не пожелавших подниматься наверх, весело переговаривались у выхода на улицу. Мало-помалу к ним присоединились знакомые и друзья, что проходили мимо, и вот уже довольно многочисленная толпа прислушивалась к происходившему наверху. Поскольку я не люблю оставаться в гуще потасовки, если есть малейшая вероятность, что дойдет до тумаков, то расположился на другой стороне улицы, чтобы насладиться развязкой маленькой комедии по моему сценарию. На втором этаже раздавались бешеные вопли тех, что ломились в дверь Мариетты, а внизу из толпы кричали:
— Кидайте попа сюда! — Но, сударь, это же чистой воды убийство, — воскликнул Луицци. — Подумаешь! — загоготал Гангерне. — Смешная история — только и всего! К тому же второй этаж — не высота для священников, ибо они, как кошки, падают всегда на четыре лапы; и наш герой самым замечательным образом доказал данный постулат, так как, хотя его и не выбросили в окно, выходившее на улицу, он улизнул, выпрыгнув в сад. Так что через полчаса, когда на улице собралось кипевшее от возмущения сборище в четыре или пять тысяч зевак и прибывшие полицейские выломали дверь, птичка уже упорхнула. Тем не менее в клетке остались ее перья, хотя и не говорившие конкретно о личности их обладателя, но выдававшие, к какому семейству она принадлежала. — Таким образом, — заметил Луицци, — толпе не удалось застукать аббата де Сейрака; и как же узнали, что там был именно он? — Бог мой! — ответил Гангерне. — Конечно же все это прекрасно знали, так как два дня спустя я увидел его в церкви Сен-Сернен; аббат плакал и молился как безумный. Он несомненно узнал меня, так как невольно приподнялся с колен, и, думаю, если бы мы находились в более уединенном месте, он попытался бы взять реванш. — И по-моему, он был бы не совсем неправ, — хмыкнул Луицци. — Возможно, — продолжал Гангерне, — но могу поручиться, что в этом случае я вразумил бы его, точно так же, как ранее заставил потерять рассудок. Кроме того, прошу заметить, я не причинил ему особого вреда: вся эта история не помешала ему стать викарием, во-первых, семейка быстро замяла дело, а во-вторых и в-главных, иезуиты очень не любят давать либералам возможности насладиться бичеванием своих собратьев. Его даже не отправили куда-нибудь отдохнуть на пару месяцев. Это значило бы признать его виновным и предать общественному порицанию, что, впрочем, было им вполне заслужено. — Вы находите? — попытался возразить барон. — В конце концов, — не обратил внимания на слова Луицци Гангерне, — ему грех жаловаться на судьбу; он познал то, чего до тех пор скорее всего не знал, и взял в любовницы самую прекрасную девку в Тулузе. — Как? — удивился Луицци. — Аббат де Сейрак стал встречаться с Мариеттой? — Да-да, — продолжал Гангерне, — так что мне пришлось однажды вечером, когда я застал его у Мариетты, вытолкать его за дверь… — А точнее, — раздался голос женщины в вуали, — в один прекрасный день, когда вы вздумали заявиться к Мариетте, он спустил вас с лестницы. Гангерне и Луицци вздрогнули при звуках этого голоса, который показался им знакомым, и оба уже собирались расспросить женщину, притаившуюся в уголочке, но тут нотариус, так рвавшийся рассказать свою историю, наставительно произнес: — Все это и в самом деле забавно; но чего вы наверняка не знаете, так это причин, по которым господин де Сейрак сделался священником! — А вы знаете! — обрадовался Луицци; ему показалось, что тайна, окружающая историю несчастной Люси, наконец-то прояснится. |
