– Там, – крикнул я, указывая стволом направление, – раненный и убитый сотрудники ГПУ. Окажите помощь.

Милиционер признал во мне своего и старшего, молча кивнул и посеменил к скамейке.

Хорошо, когда ты молод и полон сил. Бег изматывает не так сильно, как в пятьдесят, особенно, если ты несёшься на пределе и понятия не имеешь, сколько ещё продлится этот безумный кросс.

Я неуклонно догонял Птахина. Тот всё же был постарше, и не похоже, что злоупотреблял физкультурой.

Ещё немного, и я уже мог бы взять его на прицел, вот только обилие гражданской публики мешало. Худший кошмар для опера во время задержания. Так бы и снял гада, да страх, что пострадает совершенно посторонний человек, заставляет стиснуть зубы и бежать.

Это только в американских боевиках коп палит в воздух, вся мирная публика тут же дисциплинированно укладывается мордой вниз и даёт возможность главгерою вдоволь настреляться по злодеям. В жизни же толпа кинется врассыпную, что твои тараканы на кухне, кто-то стопудово полезет под пули или непременно встрянет на пути.

Я случайно наступил на сучковатую палку – это была отломанная ветка с дерева, которую ветром вынесло на дорожку. Ступня придавила один конец, противоположный автоматически приподнялся, и палка оказалась между ног.

Твою ж дивизию! Я чуть не полетел турманом – эффект был круче, чем от банальной подножки.

Ценой неимоверных усилий удалось сохранить равновесие, но в позвоночнике будто что-то оборвалось, я слегка захромал.

Вот сука! Как специально! Почти на ровном месте…

Движимый наитием, я подхватил деревяшку, которая сделала из обезьяны человека и едва не привела меня к инвалидности. Формой она слегка напоминала чуть изогнутый бумеранг австралийских аборигенов. Что если…

Палка – не пуля, но, если постараться, можно закинуть её достаточно далеко.

Я постарался. Запущенная ветка ракетой пролетела метров двадцать с гаком и угодила туда, куда я прицелился, подрезав Птахина на бегу. Номер, который у деревяшки не прошёл со мной, с убийцей сработал на все сто процентов.

Беглец совершил почти цирковой кульбит, а затем растянулся на дорожке.

– Уголовный розыск! – заорал я, ускоряясь.

Всё-таки Птахин был военным человеком, чему-то его точно учили. Даже упав, он не растерялся. Секунда, и он перевернулся на спину, потом присел и, наведя на меня револьвер, выстрелил.

Теперь уже мне пришлось заниматься цирковой акробатикой. Кувырок вперёд, пуля пролетает у меня над башкой, но это временная передышка – сейчас ствол убийцы выплюнет следующую порцию свинца.

У меня не остаётся выбора, кроме как стрелять на опережение – страшно подумать, если пуля Птахина зацепила или зацепит «мирняк»: а там и женщины, и дети…

Гавкает «Смит-Вессон», отправляя концентрацию смерти в блестящей оболочке. Я вижу, как расцветает красная «розочка» на гимнастёрке Птахина, как его красивое холёное лицо наполняется удивлением. Он выпускает револьвер, в его глазах застывает странное выражение человека, стоящего на пороге в Вечность.

Я встаю. Меня всего колотит. В голове почему-то вертится фраза «как-то так, как-то так».

Подхожу к Птахину.

Тот вскидывает подбородок, смотрит на меня с укоризной.

– Ты… Ты меня убил! – Он захлёбывается кровью, на его губах красная пена – чем-то Птахин походит на всхрапывающую загнанную лошадь.

Но мне его не жалко.

– У тебя ещё есть немного времени перед тем, как ты встретишься с Богом! – говорю я. – Ты в него веришь? Он недоумённо кивает.

– Считай, что я – твой духовник, который готов принять исповедь.