- Ты как? - Диттер вновь подобрался со спины, но на сей раз я не вздрогнула. Тихо ответила:

- Тоже думаешь, что их...

Он развернул меня и обнял. Хорошо. Я замерзла как-то... изнутри. И человеческое тепло - именно то, что нужно... я закрою глаза и представлю себе, что жива... почти жива...

- Думаю, все немного сложнее.

- Она знала.

- Кто?

- Моя бабушка. Она всегда и все знала. Что бы ни случилось... мне было семь, когда я разбила чашку на кухне. Там никого не было, и я собрала осколки, выбросила их. Чашка была дешевенькой, для прислуги, но... она узнала. И выговорила. Сказала, что мне нечего было делать на кухне. И вообще не стоит уподобляться черни. Люди благородные способны нести ответственность за свои деяния, сколь бы огорчительны они ни были. Представляешь, именно так и сказала... огорчительны.

Хорошо стоять, просто говоря о прошлом.

О чашке той растреклятой.

Или вот о прописях... об уроках, которые мы делали вместе, потому как бабушкино горе было столь велико, что в нем не нашлось места для людей посторонних. Гувернантка? Ее рассчитали. И две трети слуг, оставив лишь верного Гюнтера, кухарку и еще пару человек, с которыми я и не сталкивалась. Горе... тогда горем ее объясняли все... а на самом деле?

...к чему в доме лишние глаза?

Или те, кто может ненароком разрушить сказку, рассказав несчастной мне правду о родителях? Слуги-то видят куда больше, нежели принято думать.

Или...

Ей просто нужно было, чтобы я привязалась именно к ней. Ведь до смерти родителей наши с бабушкой отношения и прохладными-то назвать нельзя было. Их просто-напросто не было, этих отношений. Так... встречи за ужином.

И кроме ужина.

Оценивающие взгляды.

Замечания тихом холодным голосом. И острое чувство неполноценности...

...потом все изменилось. Мы остались друг у друга, и она даже позволила мне переселиться в дедовы комнаты, чтобы я была поближе. Она стала рассказывать о родителях.

О семье.

О том, сколь велик наш род и...

И мертвые плакать не умеют. Как хорошо.

- Когда твои родственники принадлежать тьме, то... от них поневоле ничего хорошего не ждешь, но... правда... несколько ошеломляет, - я отстранилась, а Диттер не стал удерживать. - И скажи, что только мне кажется, будто нынешняя история - продолжение прошлой?

- Не только...

А это уже дядюшка.

Ишь ты, научился ходить тихо... все умеют ходить тихо. Наверное, крайне полезное умение, особенно, если собираешься подслушать чужой интимный разговор.

- Я счел необходимым привлечь его консультантом... - и Вильгельм здесь вместе со своим насморком. А Монк... и Монк рядом, жмется к стеночке, глаза жмурит и выглядит отвратительно довольным. Вот интересно, давно они тут стоят молчаливыми свидетелями.

- Гм... - дядюшка верно интерпретировал мой преисполненный родственной любви взгляд и поежился. - Предлагаю все же вернуться и продолжить обсуждение... наших вопросов...

Глава 48

Глава 48

Чай.

Чай бывает разный.

Темный крепкий, который любил наш конюх. Он сыпал несколько ложек в кружку, заливал кипятком и, прикрыв сверху треснутым блюдцем, оставлял надолго, а уж после, вычерпывая чайный лист, доливал кипятка.

...конюха рассчитали, но я помню, как хлебнула из этой самой кружки и долго отплевывалась.

Чай бывает дамским, когда пара веточек зеленого чая укладывают на дно заварочного чайника, который заливают горячей - о, но только не кипящей, все знают, что сие святотатство - водой и дают настояться. После чай разливают по фарфоровым чашкам, добавляя молоко или ту же воду...

Этот цветочный, но подходящий для юных дам, вовсе не имел вкуса.

Чай бывает дешевый, с привкусом пыли.

Или дорогой изысканный, но тоже сдобренный этим привкусом.