Да, эти двое обернули мои собственные рассуждения против меня.

– Этот парень, Ник, – сказали они, – прошел через сущий ад. Он должен выжить.

– Должен?

– Читатели захотят, чтобы он спасся.

– Конечно, захотят! Я и сам бы хотел! К концу романа я практически полюбил этого парня. Но кого волнует, чего хотят читатели? Логика книги такова, что ему конец!

Молчание.

Я пустился в рассуждения о том, что смерть Ника имеет решающее значение – как тематически, так и драматургически. Именно об этом говорится в книге. Что жизнь такова. Что мир таков. Сегодня вы – король Уолл-стрит, а завтра – труп под колесами рейсового автобуса. Сегодня вы влюбляетесь, а завтра приходят новости: у вас рак, или Альцгеймер, или обе напасти разом. Почему Карла, сильная сестра, гибнет страшной смертью в первой половине, а хилая Мардж выживает? Никто не знает. Ирония судьбы, случайность, «карты так легли», несуразное стечение обстоятельств – в этом, черт побери, весь смысл!

Я бился с ними, бился…

И проиграл.

Ну и пусть. В конце концов, это мой первый роман. Без уступок – никуда.

Да и потом, мне пообещали, что если я буду послушным мальчиком, книга эта меня прославит. Мне много чего пообещали, а по итогу… ну, вы все и так знаете.

Сперва отказались от идеи напечатать рекламные постеры для магазинов.

Потом на обложку вместо потрясного рисунка отсеченной женской руки утвердили простой «черный фон» с единственной капелькой крови.

Потом «Баллантайн» отказался от всякой рекламы в принципе… потом – от продажи прав на печать в Британии… потом – даже от идеи распространить в Британии собственное издание. А потом я и сам смекнул, что они не собираются «удержать» книгу и в местных, американских книжных магазинах. «Барнз энд Нобл» неподалеку от моего дома распродал дюжину экземпляров за считаные дни, а больше им и поставлять не стали. В «Баллантайн» стали заниматься тем, чтобы замять весь этот неприглядный случай. Зазвонили телефоны – генеральный директор «Рэндом Хаус», «материнской» по отношению к «Баллантайну» конторы, получил выговор в еженедельнике «Вилладж Войс» за «публикацию брутальной порнографии». Так «Мертвый сезон» превратился в конфуз.

Симпатичная девушка-редактор, чьего имени я не запомнил, перестала отвечать на мои звонки. Марк Яффе уволился из издательства.

На протяжении многих лет я прикидывал в уме, как разгромила бы роман, скажем, «Паблишерз Рау», если бы я настоял на своем и в печать пошла именно эта версия – со всеми рецептами, отрезанными языками и прочими радостями.

Держу пари – Боб Блох, эта шутка для тебя! – они бы там язык проглотили в приступе праведного гнева.

Для меня смерть Ника – тот особый ингредиент, что делает роман ужасов поистине ужасным. Только подумайте, кто остался в конце этой жуткой ночи! Искалеченная духовно и физически женщина, обретшая в себе холодную силу, видевшая и делавшая то, что никто никогда не должен видеть и делать, – и Питерс, порядочный служака, убивший сразу двоих невинных гражданских. И из этих двоих один проявил беспрецедентную волю и выдержку. Такое навсегда западает в память, отдается в сердце.

Убив Ника, я хотел обличить суровый реальный мир, где никто никогда взаправду не выигрывает.