«Нэнси, черт бы тебя побрал!»

Ключ не понадобился. Дверь оказалась открытой.

«Ну сколько раз можно говорить этой девчонке: закрывай за собой двери?»

О’кей, значит, сегодня вечером Дин опять торчит в баре. Но вечно так продолжаться не будет. Он ведь уже собирался заявиться именно тогда, когда ее самой не будет дома, когда машины не окажется на подъездной дорожке. Дважды угрожал обчистить. Подогнать фургон – и вывезти все, кроме грязного белья.

«Ну нет, так просто я этого ему не позволю», – подумала она.

«А сейчас надо поговорить с этой девчонкой».

– Нэнси!

Женщина открыла дверь в гостиную, где беззвучно работал телевизор – ну какой, к черту, от него сейчас прок? – притворила за собой дверь и заперла ее на ключ. Потом направилась в сторону кухни. Первое, что она там увидела, была большая лужа на покрытом линолеумом полу, медленно расползавшаяся в направлении угла и даже там уже подступавшая к паркету, крывшему пол в гостиной.

«Кола, – подумала женщина, – кофе, что-то темное и тягучее, и… Боже праведный!» Нет, она определенно убьет эту девчонку.

Ступая осторожно, чтобы не вляпаться в лужу, женщина подняла взгляд и тут же ощутила вонь. Внезапно все, что она собиралась сказать, застыло внутри, как и вопль, так что она могла лишь стоять, пытаясь втолкнуть в себя все увиденное разом, подобно тому, как натужно пытаешься сделать один-единственный вдох на шквальном ветру.

Двое из них примостились на краю кухонной мойки, сидя на корточках, пристально наблюдая за ней своими неестественно горящими глазами. Их свисающие руки были перепачканы кровью.

«Дети».

Сама же Нэнси, обнаженная, лежала на разделочном столе.

Неподвижная. Бледная.

Рук у нее уже не было.

Одежда девушки была разбросана по всей комнате. Джинсы валялись рядом со столом – мокрые, коричневые, поблескивающие.

Шкафы были открыты, коробки и банки – разбиты. Мука, хлебные крошки, печенье, сахар, джемы и желе – все было рассыпано, разлито, разметано по столешнице и полу.

Руки же торчали из мойки. Рядом с грязной посудой.

Все это женщина увидела в мгновение ока, увидела и то, что ее появление не застало вторженцев врасплох. Пока ее желудок бурлил, девушка с окровавленным топориком в руке и двое очень похожих друг на друга грязных мальчишек, державших Нэнси за ноги, повернули головы и окинули женщину взглядом – серьезно, по-деловому, – совсем не так, как двое младших, с ухмылками на лицах сидевших на столешнице.

Женщина посмотрела на девушку.

Та ответила тем же, устремив взгляд своих пустых глаз.

Обе, казалось, словно бы узнали друг друга.

Обе – осознали, к чему ведет присутствие свидетеля.

И, как только самый маленький мальчик – его хозяйка до сей поры даже не приметила – выдвинулся из-за стола вперед, держа в руках белый полиэтиленовый пакет для мусора, туго обтягивавший маленькое, но такое знакомое тельце, и поднял его перед женщиной, чтобы та могла получше его разглядеть, она уже судорожно шарила рукой в сумке, чтобы выхватить револьвер и отправить незваных гостей в тот самый ад, откуда они пожаловали. И она бы сделала это – не взметнись перед ее лицом по тонкой дуге тот самый топорик.

Топорик тюкнул ее точнехонько в центр лба, и она тяжело рухнула на колени.

Все чувства – мука разбитого сердца, ужас, гнев, печаль – вытекли из раскроенной головы очень быстро.

3:36

Джордж Питерс спал и видел во сне, как жена, скончавшаяся три года назад, родила ему сына. Двухгодовалый, теперь он играл на полу прямо перед ним.

Вокруг были разбросаны деревянные кубики, а по рельсам игрушечной железной дороги, начинавшейся под рождественской елкой и устремлявшейся через холл к спальне Питерса, а затем возвращавшейся назад и уносившейся сквозь окно гостиной за пределы дома, мчался миниатюрный состав.