– А что женщина?

– Удар по голове. Вероятнее всего, топор или тесак. Умерла мгновенно.

Питерс двинулся обратно через кухню. В гостиной ожидал Манетти. Вместе они вышли наружу. Питерсу нужен был воздух.

Вик предложил сигарету. Старик взял, и оба закурили. Небо начинало светлеть, подернулось румянцем раннего утра, и стало слышно, как на смену стрекоту сверчков приходит пение птиц.

– Ну, что думаешь? – спросил Манетти.

Но в словах слышался иной подтекст: «Ты – единственный из всех, кто там был. Только ты можешь сказать наверняка».

Все остальные либо не пережили ту ночь, либо уехали подальше – туда, где не приходилось вспоминать о случившемся всякий раз, когда гуляешь по лесу или идешь поплавать у берега.

Ему бы стоило поступить так же.

Может, так бы он и сделал, если бы не Мэри – Мэри родилась здесь, в Дэд-Ривер, и никуда не хотела уезжать.

Продолжающихся кошмаров должно было хватить, чтобы сказать ему об этом: «Уезжай. Убирайся подальше отсюда». Кошмары, воспоминания – все это без предупреждения являлось изо дня в день, покуда он не опрокидывал второй, а то и третий стакан виски. Особенно часто являлся мальчишка, голый, медленно надвигающийся на Питерса через прицел… и он сам, кричащий ему остановиться… но мальчишка не желает слушаться… и ревут ружья, палящие разом, и…

А теперь и Мэри мертва. Семьи у Питерса больше нет.

В городе жили сплошные незнакомцы.

Надо было ему все же уехать отсюда.

Не поздно было сделать это и сейчас.

И черт с ней, с этой жарой в Сарасоте. Ведь есть же у них кондиционеры, верно?

– Какой-то подражатель, как считаешь? – спросил Манетти с надеждой.

Питерс глянул на шерифа. Вид у него был усталый. Худое, жилистое тело начинало сгибаться в один большой вопросительный знак. Манетти был уже не так молод.

– Через одиннадцать лет, Вик? Подражатель? Спустя одиннадцать лет?

Он отбросил окурок. В носу по-прежнему стояла вонь плоти и крови. Даже сигареты ее не перебивали – ее и еще одну вонь… ту, что врезалась в память, точно рана от ножа, так и не зажившая. Такая, похоже, вообще никогда не заживет.

– Что я считаю… – сказал Питерс.

Потом наступил на тлевший в траве окурок и посмотрел в сторону холмов, все еще серых, но уже различимых. Перевел взгляд вниз – к лесу, скалам и морю. Не так уж до них и далеко.

Прислушался к птицам. Чистые и добрые звуки наступающего утра, столь же надежные и реальные, как солнечный свет. Птичье пение помогло.

– Я считаю, – повторил он, – что в прошлый раз мы кое-кого упустили. И те, кого мы упустили, никуда не делись. Просто на время залегли тише воды ниже травы.

4:47

К тому моменту, когда Дэвид Холбард оторвал взгляд от компьютера, за окном светало. «Все, довольно», – подумал он, хотя усталости не ощущал.

Сидя в кожаном вращающемся кресле, он оттолкнулся от стола, вынул дискеты из приводов и убрал их в папку.

Ночь пролетела быстро и продуктивно. Такое он мог проделывать еще со времен колледжа – работать все звездопады напролет, – при условии, что проект был достаточно сложным, чтобы бросить вызов.

После колледжа минуло тринадцать лет. Поредевшие на голове Дэвида волосы соврать не дадут. Но энергии у него меньше не стало. Просто подливай кофе, и все будет в порядке.

Дэвид Холбард мог считать себя человеком, довольным жизнью. Доволен он был и сейчас. Потягивая остатки остывшей пятой чашки.

Его всегда удивлял такой настрой.