Нож царапнул нёбо, скользнул по языку, прочертив по нему нечто вроде леденящей окружности. Внезапно Мардж все поняла. Она ощущала горьковатую сталь ножа, соленый привкус крови; лезвие все кружило и кружило по ее языку. Тощий засмеялся, кивнул, и у нее не осталось ни малейших сомнений относительно его намерений. Затем он убрал нож и отпустил ее. Ах, так вот к чему все пришло, промелькнуло в голове Мардж, когда у нее на глазах пещерный человек стянул джинсы и прошелся рукой пару раз, вверх-вниз, по своему торчащему колом концу. «Ну, значит, так тому и быть, – подумала она, – теперь я постараюсь на совесть. Значит, еще не все потеряно».

Тощий вплотную приблизился к ней и, ухватившись за волосы, нарочито медленно, явно наслаждаясь полной беспомощностью жертвы, откинул ее голову назад. Его конец, жилистый, как и все остальное тело, качался у нее перед глазами.

Мардж взяла его в рот. К тому моменту он уже достаточно возбудился, и потому она отнеслась к задаче так, как того от нее и ожидали, – как любовница, демонстрирующая все свое мастерство. Разве что вместо страсти ее действиями сейчас руководили одни лишь отчаяние и страх. Но она старалась увлечь его процессом – тот даже и не потребовал много времени. Уже через несколько поспешных фрикций его тело напряглось; она услышала его имбецильные постанывания и почувствовала, как член стал пульсировать меж ее губ.

Пара чувств смешалась в ней и начала сливаться воедино. Первое чувство – ее гнев по отношению к тощему, глубокий и неизбывный. Второе – совершенно новое восприятие окружавшего ее здесь зла. И то ужасное место, где она оказалась, и сами эти троглодиты, движимые лишь поистине звериными похотью и голодом, предстали перед ней в каком-то новом обличительном свете. Мысленно она в очередной раз увидела заполненный трупами дом, где обрели последний приют почти все ее друзья, горстка гнусных дикарских детишек и родная сестра, столь нежно любимая. А этот каменный мешок, похоже, станет последним приютом для нее. Что бы она сейчас ни сделала, что бы ни случилось – все это уже не имело никакого значения. Ник не придет; никто не придет. И то, что она должна сделать сейчас, было продиктовано ей с самого начала, с того самого момента, когда она только увидела смерть своей сестры.

Тощий достиг пика. Она подождала, пока не почувствовала первую теплую струю его семени в глубине своего горла. Если бы она верила в Бога, то, возможно, почувствовала бы тогда благодарность – она молила о моменте власти над ним, и вот он был дарован ей. Мардж закрыла глаза и почувствовала, как ненависть сжимает ее челюсти в хватку почище акульей. «Это его не убьет, – подумала она, – жить он, конечно, будет. Но насильничать уже не сможет».

Затем внезапно она оказалась на ногах, чувствуя, как его теплая кровь брызгает на ее ноги и обнаженные бедра. Он наконец выпустил ее волосы, рукой перехватив конец в попытке остановить бьющую вперед кровь. Мардж отпрянула назад и с силой выплюнула откушенную головку тощему в лицо. Он визжал, будто зверь, угодивший в капкан, и для ее ушей это было сущей усладой.

В следующее мгновение она уже бросилась к выходу из пещеры, вовсе не обращая внимания ни на женщин – те выныривали будто из ниоткуда и пытались схватить ее, – ни даже на лысого верзилу, слабого от потери крови, тоже неспособного ее остановить. Мардж растолкала их всех со сверхъестественной силой, а какого-то каннибальского отпрыска, еще совсем мелкого, отшвырнула к стене – и услышала, как его недоразвитый череп лопнул и раскололся, будто перезревший арбуз.

Расслышала Мардж и свой собственный крик – сродни дикому кличу берсерка, ликующего при виде трупов своих врагов. Широко раскинув руки, она мчалась к выходу, мимо костра, мимолетно опалившего ее голые икры, мимо всей этой получеловеческой мерзости и мусора. Дикарям только и оставалось, что ошалело наблюдать за ее рывком к свободе.