Мардж увидела промелькнувший впереди луч лунного света и устремилась на запах моря – и вот он ударил ей прямо в ноздри, пробившись через тягучую пелену дыма и смрада. «А все-таки получилось, – подумала она. – Все же я им показала…»

Отдернув полог из шкур, закрывавший вход в пещеру, она бросилась в стелющуюся перед ней ночную темноту.

* * *

Мужчина в красной рубахе медленно поднимался по тропе, ведущей к пещере, когда до него донеслись крики. Причем крики отнюдь не пленников – не того мальца или женщин, – а его собственных людей. Громче всех звучал вопль его брата, и тут бедолага Краснорубашечник опешил. Ему ведь еще никогда не доводилось слышать, чтобы кто-то из своих голосил подобным образом… но брата он не спутал бы ни с кем другим.

Злые духи заговорили в ночи.

Охота провалилась, и теперь им всем придется поплатиться.

Он колебался в страхе перед тем, что могло ждать внутри. Но крики продолжались, они давили на него. Несмотря на его страх – их настойчивость была смутным призывом к глубинам его бесстрастной души, замешанной на тяжком наследии из крови и насилия. На такой вызов надо ответить. Мрачный, молчаливый, безрадостный, он двинулся вперед.

В своем стремлении к свободе Мардж не увидела его. На мгновение чистый свежий воздух обнял ее, как нежный любовник. Но тут же медвежья хватка Краснорубашечника сомкнулась на ней. Она забилась в этих силках из мышц, стала полосовать окровавленными ногтями его грязную рубаху. Однако даже вся вновь обретенная сила не могла ее спасти.

Мардж, конечно, даже не могла догадываться о том, что все это видел и Ник. Дойдя по следам Краснорубашечника до логова, он быстро оценил ситуацию и стал вдвое быстрее карабкаться вверх по каменистому склону. Для самой Мардж все рухнуло почти мгновенно, единовременно – тело обмякло, и она уже не сопротивлялась мужчине, когда тот затащил ее назад в пещеру и бросил рядом с костром. Мардж была вконец вымотана, измочалена, потеряна, и силы, доставшиеся ей прямо-таки с боем, улетучились навсегда. Она, конечно же, выиграла бой. А вот войну – проиграла.

Уже в следующую секунду ее облепили дети, налетевшие со всех сторон, словно мухи на падаль. Она принялась кричать – тонким, пронзительным воплем, даже отчасти не выражавшим ее отчаяния и боли. То был дикий стон тысяч нервных окончаний, лопнувших и порвавшихся под натиском людоедских тел и зубов. Детишки кинулись на нее как волки, зубами разрывая ее щеки, руки, плечи, яростно прорываясь к грудям и бедрам; и все, что ей теперь оставалось, – ошарашенно и немного отстраненно наблюдать, как все эти вроде бы человеческие особи пожирают ее, такую же человеческую особь, заживо; зрелище жуткое и противоестественное, но в чем-то даже завораживающее. Она видела, как их зубы вырвали ошметки соска, располосованного ножом тощего, из ее груди.

Они все еще пировали ею, когда прогрохотал выстрел.

* * *

Поднимаясь по узкой тропинке к пещере, Ник даже не подозревал о том, что ему когда-либо доведется увидеть подобную картину, однако уже через минуту она предстала перед его взором. Стоявший перед костром Краснорубашечник резко обернулся и воззрился на него; по бокам от него пристроились обе женщины – беременная стояла рядом с залитым кровью мальчиком, чья голова свесилась на одно плечо под неестественным углом. Вдалеке маячило лицо паренька, из клетки изумленно наблюдавшего за происходящим. Худощавый мужчина стоял на коленях и, оглушительно воя, сжимал руками гениталии. Третий индивид – мощного телосложения, но весь осунувшийся – тянулся к чему-то на полу, очевидно, к какому-то оружию. И, наконец, эта стая воющих зловредных детей – как гиены, они вились над чем-то, что каталось и металось под ними в безумном отчаянии.