Ладно, будем серьезны. Книга вышла, мне за нее заплатили. Так о чем речь?

И что в этом издании такого «дополненного» и «расширенного»?

Черт побери, да это же обычный проходной «ужастик» в мягкой обложке!

Ну, я бы так не сказал! Как минимум, для меня дело обстоит несколько иначе.

С высоты прожитых дней я, как писатель, почти ни о чем не жалею. Разве что, может быть, о последнем абзаце в романе «Она проснулась» – надеюсь, когда-нибудь перепишу его. Есть, конечно, какие-то промахи, случайные неудачные правки… но это все в подметки не годится ситуации, развернувшейся вокруг «Мертвого сезона».

Что и говорить, одних только переговоров сколько было.

Когда Марк Яффе из издательства «Баллантайн» купил права на книгу, в условиях контракта четко оговаривалось, что я, в случае чего, соглашусь ее переписать. И я подписал этот контракт. Конечно, подписал! Это был мой самый первый роман, и я был рад одному тому, что получил предложение от издательства. Что я, псих какой-нибудь? Перепишу за считаные минуты, если потребуют.

Мы все прекрасно понимали, что в книге слишком много насилия, что в ней есть что-то такое, чего раньше не было в «масс-маркетовой» художественной литературе. Именно поэтому издательство и положило на нее глаз. Но я предвидел, что правок не избежать.

Просто не был готов к тому, что правок будет так чертовски много.

Помню, после обеда меня усадила за стол молодая симпатичная девушка-редактор с карандашом за ухом – как звали ее, увы, уже не скажу. Отвращение к моей писанине было написано у нее на лице аршинным шрифтом, но при этом она умудрялась обходиться со мной тактично и чутко. Да, ее начальство зачем-то купило отвратительную, по сути, вещь, но раз уж по какой-то нечестивой причине боссы возлагают большие надежды на издание – о чем тут говорить, работать надо! С тем, с чем поручили поработать, – то есть с этим вот порочным дерьмом, требующим некоторой огранки. И вот эта девушка кладет передо мной на стол желтый блокнот… все страницы в нем испещрены разными вариантами правок. И с каждой нашей встречей этих вариантов – только больше.

На некоторые правки я согласился с ходу. Сказал – да ради бога, без проблем.

Увидев другие, я покачал головой и сказал: нет, увольте. Как я могу пойти на такое? Вы наступаете моей песне на горло, леди.

Конечно, выпотрошить мою книгу она не собиралась.

Но и простой «стрижкой когтей» дело не обошлось.

В конце концов наши споры приобрели весьма гротескный характер: «Я согласна оставить вам вот эту сцену с расчленением, если вы уберете вот эту – с обезглавливанием». Я не преувеличиваю – так оно и было.

Иной раз приходилось сражаться не то что за абзац – за строчку.

По сути, перепалки у нас выходили довольно дружелюбные, но изматывающие. Цель у нас была одна – получить на выходе такую книгу, чтоб весь тираж сразу с полок смели. Девушке-редактору достались бы профессиональные лавры, мне – писательские. Но наши взгляды на то, как достигнуть цели, расходились радикально. Мы были как пара спарринг-партнеров – оба готовились к одному и тому же коронному удару, но придерживались очень уж разных техник боя. Она хотела, чтобы читатель немножко поежился, а я рассчитывал на то, что он будет стучать зубами как чокнутый.

Так прошла одна неделя, вторая…

Моя рукопись превратилась в размеченное вдоль и поперек красной ручкой поле боя. Блокнот девушки-редактора разлохматился и лишился половины страниц. Когда баталии поутихли, я вернулся домой – и через несколько недель предоставил издателям ту версию «Мертвого сезона», которую вы только что прочли. Оригинал отправился в мусорное ведро.