Иными словами, будущее бедной Бриджит давно спланировано; единственный выход для нее – побег из отчего дома, но она вряд ли на это решится. Не тот характер, к тому же Бриджит умна. Ей подходит быть хозяйкой дома, поэтому если не случится ничего из ряда вон выходящего, она, я думаю, успокоится, угомонится и в конце концов выйдет за Темного. В том, что Бриджит влюблена в него, я, однако, сомневаюсь. Не исключено, что она влюблена в меня, но и это не точно. Трудно разобраться, что творится у них внутри в этом возрасте. Впрочем, я в моем возрасте просто без ума от Бриджит, и не только потому, что она такая красотка. В чем именно дело, я не знаю, но уверен – кроме потрясающей внешности в ней есть что‑то еще.

Не успела Бриджит войти, как полусапожки уже полетели в угол и пуговицы на джинсах оказались расстегнуты.

– Какая мерзость кругом! – такова ее первая реплика.

– Я знаю, но, честное слово, Мышка, я регулярно здесь убираю, – отвечаю я в не менее романтическом ключе.

Мышка – это ласкательное имя, к которому я пытаюсь ее приучить, и не без успеха. Бриджит одно время звала меня «Крысенок», но мне никогда не нравилось это прозвище, и постепенно оно отпало.

– Везде эти долбаные тараканы! – говорит она.

– И вовсе не везде.

– Я только что видела: на стене рядом с телефоном раздавленный таракан. Омерзительно!

– Извини, Мышка…

– Неужели нельзя извести их ДДТ, «Рейдом» или еще чем‑нибудь?

– Я пробовал травить их борной кислотой.

– А в службу дезинсекции ты позвонить не пробовал?

– Они приехали и уехали, а тараканы остались.

И так далее в том же духе. Строго говоря, наш разговор мало напоминает диалог Абеляра и Элоизы, но Бриджит успевает раздеться, а это уже что‑то.

Я в свою очередь стаскиваю майку и джинсы и несу ее в спальню.

– У тебя есть пиво? – спрашивает она.

Вряд ли в эти минуты уместно читать ей нотацию о том, что порядочные люди так рано не пьют, поэтому я просто иду к холодильнику, чтобы достать для нее бутылочку. Заодно я выпиваю одну бутылку сам, и это как раз то, что мне нужно.

Она лежит на постели; ее спина напряжена словно натянутый лук, губы алы, и этого вполне достаточно, чтобы я завелся. Кожа у Бриджит такая светлая, что на фоне простыней она почти не выделяется. Я целую ее в белый живот, а она лежит, приподнявшись на локте, и улыбается мне, наклонив голову так, что огненно‑рыжий локон падает ей на плечо. От ее улыбки буквально захватывает дух. Я чувствую, что мне наплевать на риск, на что бы там ни было. Ей‑ей… О господи!

Я ложусь рядом с ней, и мы занимаемся любовью – медленно, замысловато – в течение примерно получаса. Закончив, мы жадно пьем и некоторое время просто лежим рядом, а потом делаем то же самое снова. На этот раз – быстро, лихорадочно, жадно. Я ложусь на нее, а Бриджит обвивает мою спину своими длинными ногами, стонет и впивается ногтями в мои плечи. Она опьяняет. У меня даже начинает кружиться голова. Я закрываю глаза и упиваюсь ее запахом, наслаждаюсь каждым прикосновением. Я целую ее груди и шею, провожу языком под мышками, а Бриджит кусает меня в плечо.

– Еще! – говорит она.

– Что – еще?

– Заткнись, – говорит она.

Мы трахаемся так, словно меня только что выпустили из тюрьмы, и кончаем почти одновременно. Потом мы снова лежим, задыхаясь и обливаясь потом.

Придя в себя, мы выпиваем еще по бутылке пива, включаем радио, и я иду в кухню, чтобы приготовить ей завтрак.

– Я снова начала брать уроки верховой езды, – говорит Бриджит из гостиной.

– На лошадях?

– Нет, на свиньях! Это Темный устроил.