Привереда сидела напротив К. вся обмершая, с застекленевшим лицом, руки на столе, словно на клавиатуре фортепьяно, перед тем как вознести их в воздух и опустить на клавиши, – только вот никакой клавиатуры под ними не было и звукам было не суждено родиться.

Подчиненный конопеня, получивший удостоверение личности К., выхватил из внутреннего кармана надетой на нем черной курточки крупноформатный смартфон, включил, произвел необходимые манипуляции, входя в сеть, и резво заработал большими пальцами, вбивая в поисковик этой базы данные К.

– И долго собираетесь так держать: всемером одного? – глядя на конопеня исподлобья – из-за того, что державшие пригибали его лицом к столу, – спросил К. – Всемером одного!

Держали его, конечно, не семеро, но так уж сказалось.

– А только без резких движений! – парировал выпад К. конопень. Кружка его вознеслась к губам, овал пены, отзываясь на движение губ, втягивавших пиво, проколыхался мелкой волной. – И тогда что же, можно и не держать.

– Вот не держите, – дал таким образом К. ему обещание обойтись без резких движений.

Кружка с заметно опустившимся уровнем пива стукнула о стол, пальцы конопеня, сжимавшие ее, разжались и переборчато проиграв в воздухе, как бы безгласно произнесли державшим К.: ну отпустите, посмотрим.

Облегчение, которое испытал К., оказавшись свободен, можно было бы сравнить с тем, что дает чувство опорожненного мочевого пузыря, измучившего долгим воздержанием. Ноги, однако, подводили: дрожали и не держали. Он опустился на стул, едва тенёта чужих рук были отняты от него. Все вокруг словно плыло в расфокусе, размыто, нерезко – туман и тени без четких контуров.

Звук, исшедший из горла агента со смартфоном, свидетельствовал, что он нашел, что искал, и найденное ввергло его в состояние потрясенного изумления.

– Ну-ка, ну-ка, – протянул руку за смартфоном конопень. Получил, вперился в экран, изучая материал, а когда изучил, насытившимся движением отвалившись на спинку стула, взгляд его противу ожидания К. обратился не на него, а на привереду. – О-опа-ля! – воскликнул он, адресуясь к ней. – С кем водитесь, представление имеете?

Казалось, стеклянная замороженность, сковавшая привереду, не даст ей произнести ни звука. Разверзшаяся пауза обещала быть бесконечной. Однако же статуя ожила.

– Не понимаю вас, – едва прошевелив губами, ответила статуя осыпающимся стеклянным голосом.

– Под подозрением ваш друг! – воскликнул конопень. – А? Неплохо? – Тут наконец взгляд его переместился на К. – Поделился своим статусом с подругой-то, нет? Или утаил?

Язык конопеня соскочил на уничижительно-высокомерное «ты» с естественностью, с какой губы раскрываются навстречу поднесенной к ним ложке.

Готовому изойти из К. ответа конопеню не суждено было прозвучать, – привереда опередила К.

– «Под подозрением». Что это значит? – спросила ее статуя. Но уже и не статуя это была, уже стеклянный лед шел трещинами, скалывался с нее, облетал, – та, обычная его привереда, которую любил, к которой исходил нежностью, обожал, проступала из-под оков статуи. – Можете объяснить?

– Вот пусть он сам объяснит! – указал конопень на К. – Он знает!

– А если нет? – спеша опередить К., быстро спросила привереда – уже совсем привереда, не статуя.

Конопень смотрел на нее с сожалением питона, лишившегося долгожданного, уже почти заглоченного обеда.

– Ну не знает, так узнает. – Сунул, не глядя, смартфон в готовно подставленные руки хозяина гаджета и, обведя взглядом команду своих подчиненных, возгласил: – Недаром он мне показался! Под подозрением, а?!

Гулом возмущенно-согласных голосов отозвался стол.