И он улыбнулся хищной улыбкой, обнажив мелкие острые зубы хорька. Толпа ахнула, осознав, что её мучения не остались в прошлом, а только видоизменились, грозя окончиться ещё более печально, чем они начались.

— Но сердце англичанина не камень, — снова продолжил Морган, перестав улыбаться и перейдя к строгому деловому стилю, — у меня есть для вас приятная новость. Мы торопимся, и потому береговое братство решило снизить сумму выкупа на… скажем… ммм… Да, на целых десять процентов!

— Оооо, любезные испанцы, это огромная скидка, просто огромная, — услышав гул разочарования, повторил он, — не стоит так огорчаться, я иду вам навстречу, можно сказать, бегу, а вы… неблагодарные! У вас есть три дня, не больше!

И, резко развернувшись, он махнул рукой своей разнородной свите, дав знак идти обратно, сверкнув напоследок бриллиантами драгоценных перстней на длинных пальцах. Толпа пленных женщин и мужчин зашумела, обсуждая услышанное. Мы вдвоём подавленно молчали.

За меня платить выкуп было некому, а падре Антоний, хоть и смог отправить весточку с одним из негров-рабов, но она либо не дошла, либо у него оказались свои недруги, не пожелавшие доставить эту информацию, кому следовало, желая таким образом расправиться с неугодным инквизитором.

Три дня пролетели, как одно мгновение, нас стали лучше кормить, что, впрочем, не помогло нам обрести прежний вид. Я стал похож на гончий велосипед. Мои щёки втянулись, а нос, наоборот, торчал небольшим крючком, как у сокола, нависая над подбородком. Я даже немного подрос, и мои кости покрылись тонким слоем мышц.

Падре тоже весомо отощал и стал поджар, но возраст и отсутствие возможности владеть магией в полной мере, не давали ему сил восстановиться, оттого его кожа, утеряв толстую прослойку жира, обвисла по бокам и на животе, уныло показывая его собственную беспомощность и неспособность справиться с проблемами.

На четвёртые сутки, подгоняя пинками и острыми концами абордажных клинков, нас повели на пиратский корабль. Ооо, я прощу прощения у благородных пиратов, нас повели на каперский корабль, коих было достаточно много, около тридцати штук.

Только три из них были фрегатами, а корабль Моргана был самым крупным из них, все остальные были мелкими парусниками, вроде двухмачтового кетча, пинка, или шхуны, с командой в шестьдесят — восемьдесят человек, а то и шлюпа, с командой в двадцать пять — сорок человек.

Нам не повезло, нас никто не выкупил, отчего и почему, думать было бессмысленно. Остальных пленниц и пленников выкупили родственники или знакомые. Часть из них была обменена на продовольствие, стада мелкого и крупного домашнего скота, маис и рис.

Со всем этим продовольствием мы направились в крепость Чагре, охраняющую выход в море из реки Чагрес, по берегу которой мы и прибыли вместе с пиратами, неся на себе грузы и совершенно обессилев.

Всё продовольствие скоро было загружено на пиратские корабли, стоящие возле крепости на якоре. Они охранялись отдельным отрядом флибустьеров, прикрывавшим поход Моргана от внезапного появления испанской военной эскадры и захвата ею оставленных на рейде кораблей.

Здесь же, в крепости, перед убытием на Ямайку, Морган решил устроить делёжку добычи, о которой мы догадались по раздававшимся громким возмущённым крикам пиратов, которые участвовали в этом, весьма значимом для них, процессе. Пока они там делили добычу, нам предложили поесть мяса.

Нас заметил Гнилой Билл и, изрядно удивившись, что мы остались живы и по-прежнему не выкуплены, направился прямо к нам. Остановившись перед нами, он заговорил, презрительно хмурясь, рассматривая, при этом, наши обносившиеся в процессе путешествия одежды и откровенно замухрыжный вид.

— Ооо, господа, кого я вижу, инквизитора-неудачника и храброго чтеца морских карт! Рывком, сдёрнув со своей косматой головы пиратскую треуголку с обгорелым краем, шаркнув ею перед нами, он отвесил шутовской поклон, продолжая, при этом, насмехаться над нами.