— Уупс, сэр. Не увидели ничего интересного, сэр?

— Книги, — объявил Эндерби с пролептически пьяной грубостью. — Трата времени и чертовых денег. — И ушел, бросив солдатское «гудбай» Гуд-баю, но ни одному гудбаеву гудбою. Почти прямо напротив был паб, в старомодных окнах которого с бутылочным стеклом светились уютные огоньки с рождественской открытки. Эндерби зашел в общественный бар и заказал виски.

4

Эндерби зашел в общественный бар и заказал виски. Это был другой паб, спустя несколько часов. Не второй, не третий, а где-то довольно далеко в ряду, иксовый, или какой-то еще. В целом, решил благосклонный, пошатывавшийся Эндерби, вечер прошел не так плохо. Встретил двух очень толстых нигерийцев с хитрыми широкими улыбками и многочисленными угрями. Они от всего сердца пригласили его в свою страну для написания эпической поэмы в честь ее независимости. Встретил любителя «Гиннесса» с деревянной ногой, которую тот, чтобы Эндерби получил удовольствие, предложил отвинтить. Встретил мелкого старшего офицера Королевского Военно-морского флота, который в самом дружеском на свете духе собирался подраться с Эндерби, а когда Эндерби возразил, вручил ему две пачки дешевых матросских сигарет и назвал своим корешем. Встретил остеопата-сиамца, владельца коллекции бойцовых рыбок. Встретил накачавшегося пуншем боксера, сообщившего, что видит видения, и предложившего за пинту увидеть одно. Встретил агрессивно жевавшего подбородком человечка, не лишенного сходства с Роуклиффом, клявшегося, будто пьесы Шекспира написаны сэром Уильямом Ноллисом, управляющим хозяйством королевы. Встретил сапожника, знавшего Ветхий Завет по-еврейски, эгзегезиста-любителя, не доверявшего всем библейским школам после 1890 года. Встретил, видел, слышал и многих других: тощую женщину, беспрестанно болтавшую на болтливом эльзасском; мужчину с трясучкой, проглотившего свою флегму («Фем», «Фем», помни, «Фем»); пару державшихся за руки лесбиянок; мужчину в ортопедическом ботинке, разрисованном переводными цветочками; желторотых солдат, пивших чистый джин… Почти пришло время закрытия, а Эндерби, по его мнению, был совсем рядом с Чаринг-Кросс. Тогда до Виктории две остановки подземки. Наверняка есть удобный, подходящий поезд до побережья, отбывающий после закрытия.

Пошарив, Эндерби расплатился за виски, увидел, что денег остается мало. По прикидке он умудрился в тот вечер принять около доброй дюжины виски и бочкового пива. Обратный билет прятался в левом внутреннем кармане пиджака Арри. Имелись сигареты. Еще разок выпить, и можно отправляться домой. Он с улыбкой оглядел бар. Добрые честные труженики британцы, соль земли, пересыпали скудную долю речей чертями и педрилами, играли в дартс, бросая дротики загрубевшими руками, однако с деликатностью. На скамье с высокой спинкой, установленной под прямыми углами к стойке, сидели две британки-работницы, умиротворенно потягивая крепкий пенный портер. Одна говорит:

— Начинается в «Феме» с будущей недели. С бесплатной цветной фотографией. Прям обалдеть.

Эндерби ревниво слушал. Другая женщина говорит:

— Никогда его не читаю. Название дурацкое. Потрясающе, что они иногда о себе выбражают, вот именно.

— Если, — вмешался Эндерби, — речь идет о журнале, в который я сам вношу вклад, я бы сказал, название задумывалось как французистое и неприличное. — Улыбнулся им сверху вниз вискисной улыбкой, правый локоть поставив на стойку, пальцы левой руки положив на предплечье. Женщины с сомнением на него поглядели. Они были, наверно, ровесницы Весты Бейнбридж, но окружала их аура черной кухни, подаваемого занятым покером мужчинам в рубашках с короткими рукавами чая, мелькающего и орущего в углу телевизора.