Как долго я смогу лгать?

Мы опять надолго замолкаем. Секунды тянутся за секундами, и вдруг я ощущаю исходящую от Энцо энергию — слишком знакомую мне, но чуждую для него. Я некоторое время гляжу на него, пока не убеждаюсь в том, что не ошибаюсь в том, что чувствую. Он боится.

— Ты готов к завтрашнему дню? — тихо спрашиваю я.

Энцо колеблется. Мне так непривычно чувствовать вокруг него ауру страха, что мое сердце болезненно сжимается. Я встаю с кресла, чтобы подойти к нему. Данте был не прав. Наверное, я что-то значу для Энцо. Наверное, я ему небезразлична.

Энцо смотрит, как я подхожу, но не отодвигается. Когда я сажусь рядом с ним, его напряжение немного спадает и выражение лица смягчается.

— Меня учил сражаться отец Терена, — спокойно признается он. — Я хороший боец. Но Терен лучше меня.

Я вспоминаю их столкновения — сначала на месте моей предстоящей казни, затем — на празднике Весенних Лун. Их стычки длились всего лишь секунды. Что же случится завтра утром, когда они будут сражаться не на жизнь, а на смерть?

— Он всегда так сильно ненавидел нас?

Энцо криво улыбается.

— Нет. Не всегда.

Я жду, и через какое-то время Энцо начинает говорить. Он раскрывает мне их с Тереном историю, и я погружаюсь в нее, слушая так внимательно, что мир вокруг меня блекнет, и я словно оказываюсь во дворце, годы назад, рядом с юным принцем и сыном Главного Инквизитора, стоящими друг напротив друга в солнечный полдень. Они были почти детьми: Энцо — восемь лет, Терену — девять. Оба без меток. Кровавая лихорадка еще не прошлась по Эстенции. У Терена темно-синие глаза, но в них уже горит огонь. Мальчики сражаются, и их наставляет наблюдающий за дуэлью бывший Главный Инквизитор Кенетры. Он осторожен в выборе слов по отношению к принцу, но не сдерживается со своим собственным сыном, и на того потоком сыпятся жестокие слова. Энцо несколько раз возражает Инквизитору, вставая на защиту Терена. Терен же хвалит Энцо, кланяясь ему после каждого боя.

Слушая Энцо, я вижу разницу между ним и Тереном. Энцо сражался как юный мальчик, но Терен… у него было не детское отношение к дуэли, даже пугающее.

— Он сражался так, словно хотел убить, — говорит Энцо. — Мне нравилось тренироваться с ним, потому что он был намного лучше меня. Но он не был жестоким. Он был обычным мальчишкой.

Энцо умолкает, и образы перед моими глазами тают.

— Спустя годы, Эстенцию захлестнула лихорадка, — продолжает принц. — Мы оба выжили, но получили метки. Отец Терена умер. Я бродил по дворцу, но Терен, когда-то обожающий наши дневные дуэли, не приходил. Все дни напролет он проводил в храмах, молясь и оплакивая отца, всё больше и больше ненавидя себя самого и принимая инквизиторскую доктрину, по которой мальфетто объявлены демонами. Не думаю, что тогда он ненавидел нас, пока еще нет, потому что никто из нас не знал о наших способностях. Но я видел, как он меняется. И видел, как меняется моя сестра. — На его щеках начинают играть желваки. — Он охотится на Элиту и тех, кто ей помогает, с тех самых пор, как стал Главным Инквизитором.

Что-то в его словах тревожит мою память. Собравшись с духом, я спрашиваю:

— Дафна?

Энцо поднимает на меня взгляд. В его глазах отражается знакомое чувство — как бы мне хотелось, чтобы я его не знала! Испытываемая им боль, тьма и злость, вина и скорбь мерцают в воздухе бесчисленными энергетическими нитями.

— Ее звали Дафна Коуриана, — отвечает Энцо. — Тамуранская девушка, как ты сама понимаешь. Она была помощницей в местной аптеке.

Его слова взрезают мое сердце, отделяя от него кусочек за кусочком, напоминая мне, что то, что ему нравилось во мне, может быть вовсе не было мной.