— Конечно. Я пришёл к тебе разговаривать, безоружный — когда у тебя армия, а ты меня запер, как страшного зверя. Чтобы я тебя не съел?

— Чтобы ты не смылся!

— Зачем мне? Я с таким трудом сюда добрался, чтобы иметь удовольствие с тобой поговорить, а ты боишься, что я сбегу… Ты не повзрослел, Алвин. Чтобы повзрослеть, видимо, душа нужна.

Алвин остановился, собираясь с мыслями. Эральд не мешал ему думать, наблюдал. Удивительно, думал он. Когда Алвин начинает жаловаться, он ведёт себя почти по-человечески, по-детски, но в нём вдруг что-то соскакивает — и виден ад во плоти, ледяная хихикающая пустота… Жалуется — человеческое тело?

Между тем, Алвин вынул ключ и отпер решётку, с лязгом и грохотом откинув дверь.

— Выходи оттуда.

Эральд пожал плечами, вышел. Алвин смотрел, обхватив себя руками за плечи, сгорбившись, с болезненной гримасой. Буркнул:

— Не смей говорить, что я тебя боюсь.

— Нет, не боишься, — невольно улыбнулся Эральд. — Что теперь?

— Иди за мной, — приказал Алвин тоном, пожалуй, смущённым, и быстро пошёл к лестнице.

Они вместе поднялись из подземелья, прошли мимо поста, где стояла стража, и оказались в королевских палатах. Эральд глазел, как в Эрмитаже: короли Святой Земли, как и земные короли, щедро украсили свои апартаменты произведениями искусства разных эпох. Мерцало золото, сиял мрамор статуй, лоснились стены, отделанные каким-то узорчатым камнем, похожим на яшму, великолепно написанные портреты коронованных предков смотрели со стен то укоризненно, то надменно, то насмешливо. Воспринять этот музей в качестве жилища психика Эральда упорно отказывалась, как он ни пытался внушить себе, что именно здесь и жили его предки.

Тем более, что галереи и анфилады роскошных залов просматривались насквозь. В этом громадном и роскошном доме были решительно невозможны уединение или приватность: всюду стражники в мундирах с позументами и меховой отделкой, всюду лакеи в красно-золотой униформе, отвешивающие хореографически сложные поклоны-пируэты, всюду какой-то народ, встречающий Алвина почтительными поклонами попроще и провожающий Эральда перепуганными и ошалевшими взглядами. Беседовать в такой обстановке — сложно.

Видимо, так подумал и Алвин. Он провёл Эральда по великолепной лестнице из искрящегося мрамора на второй этаж, а оттуда, по винтовой лесенке они вдвоём поднялись в башню, где обнаружился небольшой жилой покой с креслами и диванами, вышитой ширмой, столом, украшенным золотым канделябром в виде цветочного букета, и множеством миниатюрных картинок в причудливых рамах, облепивших стены, как чешуя.

— Останешься тут, — приказал Алвин. — Ясно?

— Я же сказал, что не собираюсь бежать, — отозвался Эральд, рассматривая миниатюру, изображающую заснеженное дерево на скале. — Тут здорово. Уходишь сюда, когда становится нестерпимо общаться с твоей бандой?

Алвин неожиданно расхохотался.

— Бандой?! Ты — такой же змей, как Рыжая! Знаешь, эта стерва может кого угодно довести до белого каления…

— Ты не женился…

— Стерва потребовала доказательств, — Алвин моментально угас. — Я приказал прикончить отца, он и так зажился. Так что не будет у тебя свидетелей, ясно?!

— Бедный Бриан…

Алвин схватил Эральда за грудки, подтянул к себе, рявкнул в лицо:

— Ах, он бедный?! А я не бедный?! Мне всю жизнь было погано, всё время! Пожил бы твой бедный Бриан с такой дырой внутри, старая он сволочь! Небось, не свою душу загнал — мою! Гад, подонок, дрянь поганая, чтоб в аду его кишки на барабан мотали!

Истерика, подумал Эральд.