Изменить размер шрифта - +
Фон Мильденштейн вложил в него много, он мог гордиться своим учеником, поднявшимся до возможных вершин германской иерархической лестницы. Совсем не даром Эйхман считался сейчас специалистом по еврейскому вопросу и сионизму. Он настолько изучил свой предмет, что в Главном управлении СД ходили слухи, что он родился в семье палестинского немца и лишь недавно переселился в Германию. На самом деле Адольф знал Палестину лишь по книгам и рассказам агентуры, он родился в Золингене и долгое время жил в Верхней Австрии, откуда и прибыл в Берлин с одобрения другого австрийца — Эрнста Кальтенбруннера.

Полкес с интересом рассматривал старого знакомого. В черных глазах еврея не было страха, в них жило нетерпеливое любопытство и желание понять, как сильно изменился Эйхман.

Они встретились в небольшом и уютном швейцарском ресторанчике на берегу Женевского озера. Полкес представил Эйхману человека, из-за которого он приехал в небезопасную Европу из Иерусалима.

Эйхман в свою очередь с интересом разглядывал сидящего напротив человека.

— Доктор Рудольф Кастнер, — представил его Полкес.

Даже на первый взгляд этот человек произвел на Эйхмана впечатление. Высокий, поджарый, с внимательным ледяным взглядом, доктор Кастнер кивнул.

— Рад познакомиться, — сказал он. — Надеюсь, вам нравится этот ресторанчик? Самое спокойное и уютное место в этом сонном царстве.

Пока официант сервировал стол, беседа велась на нейтральные темы — о правительстве Виши и поведении Де Голля, этого французского верзилы, возглавившего бежавшую из Франции армию «лягушатников». Поговорили о снабжении Берлина и урожае года. Доктор Кастнер курил ароматные сигареты, доставая их из серебряного портсигара и прикуривая от серебряной зажигалки. Вел он себя непринужденно и хладнокровно, словно беседовал с коллегой, а не эсэсовским чиновником, от которого зависела судьба евреев, оставшихся на оккупированных территориях.

Его лоск и выдержка изумляли Эйхмана.

— У вас изумительная выдержка, — заметил он. — Вы могли бы стать идеальным гестаповским офицером, доктор.

Кастнер еле заметно усмехнулся и, прежде чем ответить, сделал ленивую затяжку.

— Я уполномочен руководством сионистского движения вести эти переговоры, — сказал он. — Полкнес посвятил вас в детали?

— В общих чертах, — сказал он, умышленно оставляя инициативу собеседнику.

— Нас беспокоит судьба многих евреев, которые пока еще находятся в Венгрии, — сказал Кастнер. — Не скрою, там находится много лиц, которых мы хотели бы видеть в Палестине.

Эйхман покачал головой.

— Наши руководители смотрят на эти вещи иначе, — сказал он.

— Фюрер дал указание решить еврейский вопрос до конца сорок третьего года. Вы сами знаете, что это значит.

Кастнер внимательно посмотрел ему в глаза и спокойно стряхнул пепел в пепельницу.

— Разумеется, — сказал он. — Но хорошо известно, что из любого правила бывают свои исключения. Мы с вами могли бы поискать компромисс…

— Например? — спросил Эйхман, глядя, как Полкнес разливает вино, жестом отпустив официанта.

— Мы могли бы выплатить за каждого из тех, в ком заинтересованы, определенную сумму.

— Я не думаю, чтобы это могло заинтересовать руководство рейха, — честно ответил Эйхман. — Как я понял, вас интересует не один и даже не десять человек. Вы рассчитываете на большее.

Кастнер едва заметно кивнул.

— Возможно, речь пойдет о сотнях или даже тысячах человек, — сказал он. — Это был бы хороший гешефт, господин Эйхман. Часть денег мы могли бы перечислить на отдельный счет в ту страну, где его владельцу было бы удобно открыть его…

Эйхман засмеялся.

Быстрый переход