— Что там, впереди? — воскликнул он. — На что же она опирается на другом конце?

В свете восходящего солнца за пропастью сверкала круча. Круча или… замок? Лошади тронулись с места. Они ступали теперь по радуге.

— Глядите! — кричал мальчик. — Слушайте! Вон пещеры… или ворота? Взгляните, меж скал, на уступах… Я вижу людей! И деревья!

— Погляди вниз, — прошептал сэр Томас. — Не оставь без внимания волшебный Ахерон.^[5]

Мальчик посмотрел вниз, сквозь радужные огни, лизавшие колеса омнибуса. Бездна также очистилась от тумана, и в ее глубине катились воды вечной реки. Солнечный луч проник туда и коснулся зеленой глади, и, когда омнибус проезжал, мальчик увидел, как три девы выплыли на поверхность; они пели и играли чем-то блестящим, похожим на кольцо.

— Эй там, в воде! — позвал он.

Они откликнулись:

— Эй там, на мосту, желаем удачи! — Откуда-то грянула музыка. — Истина в глубинах, истина на вершине.

— Эй там, в воде, что вы делаете?

Сэр Томас Браун ответил:

— Они играют золотом, которым владеют сообща.

И тут омнибус прибыл к месту своего назначения.

Мальчика наказали. Его заперли в детской Пихтовой сторожки и заставили учить наизусть стихотворение.

Отец сказал:

— Мой мальчик! Я готов простить все, только не ложь. — И он высек сына, приговаривая при каждом ударе: — Не было никакого омнибуса, ни кучера, ни моста, ни горы; ты лодырь, уличный мальчишка и лгун.

О, отец умел быть строгим. Мать умоляла, чтобы сын просил прощения. Но он не мог. Это был величайший день его жизни, пусть даже все закончилось поркой и заучиванием стихов.

Он вернулся точно на закате, только обратно привез его уже не сэр Томас Браун, а некая незамужняя леди; беседа с ней была исполнена тихого веселья. Всю дорогу они говорили об омнибусах и четырехместных ландо. Каким далеким казался теперь ее нежный голос! А ведь и трех часов не прошло с тех пор, как он расстался с ней там, в переулке.

Мать подошла к запертой двери и окликнула его:

— Тебе велено идти вниз, милый, и не забудь прихватить с собой стихи.

Он сошел вниз и увидел, что в курительной вместе с отцом сидит мистер Бонс. Он был приглашен на обед.

— А вот и наш знатный путешественник! — мрачно сказал отец. — Юный джентльмен, который разъезжает в омнибусе по радугам под пение красавиц…

И довольный своей остротой, он рассмеялся.

— В конце концов, нечто подобное встречается у Вагнера, — улыбаясь, сказал мистер Бонс. — Как ни странно, но подчас в невежественных умах пробиваются искры великой правды искусства. Этот случай заинтересовал меня. Позвольте мне вступиться за виновного. Ведь каждый из нас в свое время переболел романтикой, не так ли?

— Видишь, как добр мистер Бонс, — сказала мать, а отец ответил гостю:

— Превосходно. Пусть прочитает стихотворение, и будет с него. Во вторник я отправляю его к сестре, там его отучат бегать по переулкам. (Смех.) Читай свое стихотворение!

Мальчик начал: «Замкнувшись в невежестве…»

Отец уже опять хохотал во все горло:

— Не в бровь, а в глаз, сын мой: «Замкнувшись в невежестве…» Вот уж не думал, что в стихах можно найти что-нибудь путное. Сказано прямо про тебя. Послушайте, Бонс, поэзия-это по вашей части. Проверьте-ка его, а я притащу виски.

— Ладно, дайте мне томик Китса, — сказал мистер Бонс. — Пусть декламирует заданные стихи.

Так образованнейший муж и невежественный ребенок на несколько минут остались вдвоем в курительной.