Через полчаса карета вернулась, но без Реми и Камиля. Герцог осмотрел помещение, кивнул. Всё было в порядке. Лоло сказал, что они с Брибри уедут в его экипаже и могут захватить с собой Тибальдо, но тот сказал, что вернётся с герцогом. Руайан с дружком уехали.

Оставшись вдвоём, ди Гримальди и де Конти несколько минут обговаривали реальную стоимость мраморной статуэтки «Сатир», которую предлагали его светлости. Банкир советовал поторговаться и сбавить цену до тридцати тысяч ливров. Дороже она не стоит, но герцог полагал, что мелочиться не стоит — настолько понравилась ему вещица.

— Он просто очарователен, а в некоторых деталях — настолько тонкое исполнение…

Наконец оба уехали.

Едва затих скрип колёс выезжающей со двора кареты герцога, Риго, которому до тошноты осточертел запах голубиного помета, поторопился вывести Корвиля и де Сен-Северена к задней двери. Втроём они перелезли через ограду и, скрытые домом от главных ворот, направились к Леру. Риго дышал полной грудью, радуясь возможности очистить лёгкие от запаха селитры, Корвиль пожаловался, что, несмотря на мерзость увиденного, страшно проголодался. Аббат молчал. У отца Жоэля подгибались колени и немели пальцы, темнело в глазах и кружилась голова. Невероятным усилием воли он держался, сжимая зубы, чтобы не завыть и не разрыдаться.

Леру так и не ложился, дожидаясь их, и сразу заметил состояние своего любимого ученика.

— Стало быть, и вправду, Сатана?

Сен-Северен без сил упал на лежанку.

— Бог мой…

Риго и Корвиль, дополняя друг друга, коротко рассказали старику об увиденном. Сказывался опыт людей, привыкших к мерзости, к тому же Риго испытывал и вполне понятное ликование: он выследил негодяев, хоть и не без посторонней помощи, но теперь, безусловно, заслуга в раскрытии убийств будет приписана ему, ведь глупо думать, что этому красавцу-аббату нужны подобные лавры. И кто знает, не за горами ли долгожданное повышение? Его рассказ был точен и ясен — он уже мысленно формулировал показания для суда.

Леру помрачнел. Четверо из перечисленных Риго мерзавцев учились в его колледже. Что же это, Господи? Но ведь и вот этот, бормочущий молитву, тоже… Нет, успокоил себя Леру, разве он проглядел мерзость в этих душах? Всё видел. Видел и был бессилен, ибо шли негодяи теми стезями, на которые увлекала их похоть, жадность, зависть да злоба диавольская. Почему этот, молящийся, не с ними? По отвращению к мерзости да по чистоте душевной. Кого же винить?

Старик вздохнул и засуетился, приказав подать вина, заметив, что Жоэль становится всё бледнее.

Сен-Северен хотел только одного: забыться, перестать помнить, стереть из памяти увиденное и услышанное, но ничего не получалось. Мерзость проступала: перед его глазами урод Шарло снова наигрывал на лютне, д'Авранж зло насиловал девицу, Шатегонтье удовлетворял свою омерзительную похоть, кровавый ручеёк стекал с губ поэтичного упыря Брибри, герцог советовал ему не усердствовать, ибо жаркое выходит потом суховатое, перед глазами мелькали забавы его соплеменника с покойницей, его светлость поливал оливковым маслом человечину…

Сатана двоился, троился, и вот стал шестиликим.

Господи, как он был глуп, как наивен, как слеп! Сколь мало способен был постичь, сколь мало видел и понимал! Жоэль презирал себя и корил, но что толку в бессмысленных укорах? Риго заметил, что аббат не убит увиденным, не потрясён, а скорее, сотрясён до основ в чём-то сокровенном. Он почти угадал. Нечеловеческим усилием воли Жоэль, заметив обеспокоенные взгляды полицейских и Леру, снова сумел обрести хотя бы внешнее спокойствие.