— Отдохнуть?! — исполненным негодования голосом говорит отец. — И кому же понадобился отдых? Тебе или Себастьяну?

— Мне, — виновато отвечаю я.

— Замечательно! — восклицает он. — Вот до чего доводит современная свобода нравов! Отдых от общения с любимым. Своего рода отпуск, верно?

Молчу.

— Такими темпами через год-другой ты затребуешь мальчиков по вызову. Чтобы время от времени совершенно забывать о муже!

Теперь он не говорит, а почти кричит. Я стою, вся сжавшись, как будто вернулась в тот день, когда семилетним ребенком тайком взяла отцовскую кружку, чтобы попить молока, и разбила ее.

— Ну вот что! — заявляет он. — Я не желаю диктовать тебе, как жить. Однако хочу, чтобы ты знала мое мнение. Себастьян серьезный, ответственный и умный человек. Когда ты согласилась стать его женой, я вздохнул с облегчением. Второго такого ты, вне всяких сомнений, не повстречаешь, а если упустишь сейчас эту возможность, будешь потом кусать локти.

Мне вспоминается, как перед самым расставанием Даррен сжал вчера мою руку. И становится ясно, что этот простой и на первый взгляд чисто дружеский жест был наполнен глубоким тайным смыслом. Делается радостно и вместе с тем берет отчаяние.

— А насчет Даррена скажу одно, — продолжает отец, — каким бы веселым он ни был, у него сейчас ни кола ни двора. — На то, чтобы организовать новый бизнес, он потратит долгие годы. Не исключено, что из этой затеи ничего не выйдет, что ему снова захочется все бросить и умчаться бог знает куда. От проблем убежать невозможно, Джой. Их нужно преодолевать. Себастьян это умеет делать с блеском, в противном случае не занимал бы столь ответственного поста. Он знает, чего хочет от жизни, привык заранее просчитывать каждый свой шаг и покоряет своей основательностью и постоянством. Даррен же, — добавляет он снисходительным тоном, от которого у меня в груди вспыхивает бунт, — хорош лишь как приятель, как сын давних соседей. Поболтать с ним о том о сем — да, приятно. Чужие веселые улыбки могут поднять настроение. Но для долгой совместной жизни задорного блеска в глазах недостаточно! Для этого нужна стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Тебе же рожать детей, — напоминает он.

Меня душат негодование и желание вступиться за Даррена. Однако останавливает мысль, что отец отчасти прав.

— Мой тебе добрый совет, — более мягко произносит он, — выбрось из головы разную дурь, сегодня же отправляйся к Себастьяну и попробуй убедить его в том, что никаких подобных отдыхов тебе больше не понадобится. Никогда в жизни. А Даррену пожелай всех благ. Он не пропадет. Все, мне некогда. До свидания.

Связь прерывается, а я еще долго стою с трубкой в руке. Потом вешаю ее на место, сползаю по стене вниз и сижу на корточках, рассеянно глядя перед собой. Когда подходит время, выхожу из дома, не думая ни о чем. В голове стоит гул, а на сердце вновь лежит камень.

— Привет! — Даррен поднимается из-за стола и целует меня в щеку.

Его до боли знакомый цитрусово-мускусный аромат, который за последние дни, кажется, стал моей неотъемлемой частью, сегодня заставляет меня страдать. Представляю, что я никогда не почувствую его, и приходится плотнее сжимать губы, чтобы они не дрожали.

— Привет, — выдавливаю из себя, тяжело опускаясь в мягкое кресло.

— Что с тобой? — встревоженно спрашивает Даррен, заглядывая мне в глаза. — Нездоровится?

Качаю головой и вымучиваю улыбку.

— Нет. Точнее… да. Совсем немного.

Даррен смотрит на меня так, будто ради моего выздоровления готов отдать мне что угодно, хоть половину сердца.