Я не знал, что, кроме перемен чисто внешних, в Наташке произошли изменения нового, непонятного мне свойства. Она стала ведьмой, но я этого сразу не заметил.

Это, вообще, нормально, когда женщина, по прошествии определённого времени, становится ведьмой. Но для этого, как минимум, нужно, чтобы она стала вам близка, хоть каким–нибудь, боком. Никогда ко мне не приближался ни Наташкин бок, ни вся конструкция, в целом. Да и ведьмой она стала не ко мне, а ко всему миру.

Внешне это выглядело совершенно безобидно. Обыкновенные сеансы экстрасенсорики. Хотел, к примеру, сосед по даче, у меня кусок земли оттяпать — Наташка руки ко мне на плечи положила, возвела к небу жуткие свои глазищи — и, на другой день, сосед сам на вскопанной земле справедливую межу протоптал.

Вздумал Сашка Чернухин от курения отвыкнуть — Наташка со смешком попросила его представить жаркую, вонючую комнату, переполненную окурками пепельницу, грязные стаканы. Сашка сбежал. Потому что я, под руку шепчущей нашей ведьме, сказал ещё про потных женщин. — Насчёт женщин — сказал Сашка — мы не договаривались.

Но целых два месяца, и, правда, не курил, удивляясь сам себе.

В общем, в прошлом цивилизованная, прогрессивная и суперсовременная Наташка занялась, чёрт знает чем. В те дни я часто заходил к ней в маленькую квартирку на ул. Карла Либкнехта, развешивал уши, а Наташка пересказывала мне новые откровения, которые, прямо с небес, поступили к ней, вот только–только, минувшей ночью. По словам Наташки, по окончании курса небесных лекций, к ней непременно должна была вернуться прежняя стройность фигуры, и она уже стала замечать потерю своих гормональных привесов.

Потом, как я понимаю, у неё пошли гонки.

В те дни страшное убийство было совершено в нашем городе. Трёх милиционеров какие–то подонки зверски зарезали прямо на рабочем месте, в служебном помещении. Всю милицию подняли на ноги, и она сбилась с ног, разыскивая бандитов. А Наташка сказала, что знает убийц, знает, где их найти. И — впервые в жизни — сама пошла в КГБ, чтобы «заложить» преступников.

Бандитов поймали. Но Наташку это почему–то не удовлетворило. Она даже расстроилась. По её мнению, арестовать должны были и тех, кто организовал жуткое убийство. Там, в КГБ, она называла фамилии, но главные виновники так и остались на свободе. Они живут и здравствуют, разъезжают на роскошных машинах, они… управляют городом. Наташка ещё раз сходила в КГБ, но оттуда её с благодарностями, вежливо, выпроводили.

А Наташка, за чашечкой чая и парочкой собственноручных блинчиков продолжала рассказывать мне скандальные подробности из жизни людей, имена которых упоминать даже и неудобно. Она, якобы, видела, знает, сколько миллионов и кому было перечислено за аферу с кассовыми аппаратами, она знает, может пофамильно назвать всю цепочку людей, которые собирают по области дань для одного, весьма значительного, лица.

У неё это было просто. Она как–то астрально перемещалась, проникала в квартиры, подслушивала, высматривала.

Одним словом, как я уже говорил, у неё пошли гонки, которые можно было сформулировать так: за что боролись, на то и напоролись. Вечная диссидентка Наташка, за которой всю жизнь бдило и подглядывало недремлющее око госбезопасности, сама, в шизофренических своих мечтах обрела гнусные способности своих извечных врагов.

В последний раз я видел Наташку у себя на работе. Высокая, цветущая, всё–таки — похудевшая, постройневшая, она вошла в кабинет. Растерянная слегка. Рассеянная. Мы поговорили о пустяках. Таких, например, как предсказания, заглядывание в будущее, которые Наташка освоила буквально на днях. — А что? — издадут ли когда–нибудь мою книжку? — спросил я Наташку. Она взяла мою руку, закрыла глаза, подумала. — Ну, тебе ведь это и не очень важно, правда? — ответила.