— Мама! — крикнула эта юная девица. — С вашей стороны было бы гораздо лучше, если бы вы держались ближе к делу, а не толковали о том, будто кто-то кому-то дерзит, — ведь это невообразимая чепуха!

— Что-о? — воскликнула миссис Уилфер, насупив свои черные брови.

— Не-воо-брази-мая че-пу-ха! — повторила Лавви. — И Джордж Самсон понимает это не хуже меня.

Миссис Уилфер так и окаменела, устремив негодующий взгляд на злосчастного Джорджа, который не знал, кому он обязан оказывать поддержку — предмету своей любви или мамаше предмета, и поэтому не мог поддержать даже самого себя.

— Дело заключается вот в чем, — продолжала Лавви. — Белла поступила не по-родственному и могла все испортить мне с Джорджем и с семьей Джорджа, потому что она сбежала из дому и обвенчалась совершенно неприличным, постыдным образом, — наверно, в присутствии какой-нибудь церковной старушонки вместо подружек. А ей следовало бы довериться мне, посвятить меня во все и сказать: «Лавви, если ты, невзирая на помолвку с Джорджем, захочешь удостоить нас своим присутствием, Лавви, я прошу тебя быть в церкви, только ничего не говори папе и маме». И, конечно, я бы ничего не сказала!

— Ты бы ничего не сказала? Неблагодарная! — возопила миссис Уилфер. — Змея!

— Помилуйте! Сударыня! Клянусь честью, так нельзя! — запротестовал мистер Самсон, укоризненно потряхивая головой. — При всем моем уважении к вам, сударыня, так нельзя! Помилуйте! Человек — по благородству чувств истинный джентльмен — обручается с девушкой, и вдруг — змеи! Хотя эти змеи и исходят от одного из членов семьи, но знаете ли… Я взываю к вашим лучшим чувствам, сударыня! — несколько вяло заключил он.

Взгляд, которым миссис Уилфер подарила мистера Самсона за любезное участие в разговоре, был таков, что мисс Лавиния ударилась в слезы и, кинувшись на защиту своего Джорджа, повисла у него на шее.

— И это называется мать! — пронзительно вскрикнула Лавви. — Какая же это мать, если она хочет изничтожить Джорджа! Но я не дам тебя изничтожить, Джордж! Скорее умру!

Мистер Джордж рвался из объятий своей возлюбленной и, продолжая укоризненно потряхивать головой, говорил:

— Заверяю вас в своем глубочайшем уважении, сударыня, но «змеи», знаете ли, не делают вам чести!

— Я не дам тебя изничтожить, Джордж! — кричала мисс Лавиния. — Сначала пусть мама погубит меня и пусть тогда радуется! О-о! О-о! Для того ли я увлекла Джорджа, для того ли он покинул родной дом, чтобы терпеть такое! Милый Джордж, ты свободен! Оставь меня, ненаглядный, наедине с моей матерью и с моей судьбой! Передай поклон твоей тете, Джордж, и пусть она не проклинает змею, которая пересекла твой жизненный путь и отравила тебе существование! О-о! О-о! — Юная девица, только-только достигшая того возраста, когда можно закатывать истерики и еще ни разу в жизни не падавшая в обморок, проделала все, что в таких случаях требуется от дебютантки, в высшей степени успешно. Склонившись над бесчувственным телом своей возлюбленной, мистер Самсон потерял всякую способность соображать и обратился к миссис Уилфер с некоторой непоследовательностью в выражении своих чувств:

— Демон! Со всем моим почтением к вам… Полюбуйтесь на дело рук ваших!

Взирая на все происходящее, херувим беспомощно потирал подбородок, но, в общем, был склонен приветствовать отклонение от основной темы — в надежде, что всепоглощающие свойства истерики поглотят и се. Так оно и получилось. Как только Неукротимая мало-мальски пришла в себя и спросила сдавленным голосом: «Милый Джордж, ты жив? — и далее: — Дорогой Джордж, что случилось? Где мама?» — мистер Самсон, бормоча слова утешения, поднял с полу распростертое тело своей возлюбленной и подал его миссис Уилфер как некое освежающее яство.