— Он кожаный, не испачкаете, не беспокойтесь.

Я села на место за водителем, хотелось откинуться на спину, но, судя по ощущениям, там не было живого места.

Взявшись покрепче за спинку кресла, рассматривала своего невольного провожатого. Высокий, с пепельными волосами, широкой нижней челюстью, чем-то напомнил мне актёра из девяностых Дольфа Лундгрена. Машину вёл уверенно, спокойно. Видно, что очень старался объехать ямы, чтобы меня не сильно трясло сзади.

У меня в голове была тьма вопросов, но я не знала, уместно ли их задавать. Поэтому просто вздохнула и, молча, уставилась в окно машины. Я чувствовала, что взгляд Кара иногда перемещался с дороги на меня через зеркало заднего вида. Видно, что я его заинтересовала, но вот в каком плане: женском или профессиональном оставалось загадкой. Через пять минут мы подъехали к приёмному покою больницы. Дверь всё так же успели открыть и даже руку подали.

— Евгения, поправляйтесь. И завтра мы вас навестим, чтобы опросить, вдруг вы что-то вспомните необычное.

— Приходите на работу, всё, что вспомню, расскажу. Правда, вряд ли это вам чем-то поможет, но чем чёрт не шутит.

Внедорожник круто рванул с места и исчез буквально моментально. Представляю, каких усилий ему стоило так медленно ползти по нашим дорогам.

В приёмном покое я ожидала увидеть хаос, ведь пострадавших должно было быть больше, но меня ждали полупустой холл и скучающая дама в регистратуре попивающая чаёк.

Я тихо кашлянула и попросила вызвать хирурга, и только тут меня заметили. Чай красиво запузырился у неё на губах, а дальше раздался визг:

— Валя, Потапыча сюда быстро!

Такой крик, мне кажется, Потапыч услышал бы в любом уголке нашей старой пятиэтажной центральной районной больницы. Первый раз вижу такую оперативную реакцию, неужели видок такой паршивый. И ни одного же зеркала поблизости.

Потапыч, он же Михаил Потапович Ольшанецкий, появился быстро. Очень мне повезло, что я попала в его смену. Помнится, когда вручали ему звание почётного гражданина города за выдающиеся успехи в медицине, так люди в зале устроили ему овации. Все его любили и уважали, он ставил на ноги даже самых безнадёжных, старая советская школа. Такие не сдаются. Ну и как вишенка на торте, мы с ним уже успели познакомиться за год моей работы.

— О, корреспондентка, привет! Где тебя так угораздило?

— Так на открытии выставки якутской. Я думала, у вас тут аншлаг после того, что случилось.

— Так у нас и был, правда, всё больше с синяками да ссадинами, оно ведь как, как крыша рухнула, все на выход ломанулись, вот в давке и помяло людей. Правда, охрана там проворная оказалась, быстро людей вывели да отсортировали, кого быстрее на осмотр, кого в очередь. Так мы аккурат перед тобой и разобрались со всеми. Я думал уже всё, только чай успел налить, а тут Михална орёт дурниной. А тебя-то как так угораздило?

Я крепко призадумалась, то есть выходит, что для всех официальная версия — рухнувшая крыша в старом здании, отсюда дым, пыль и прочее. Значит, надо помалкивать про реальные события. Но в том, что крыша явно не причём, я была уверена абсолютно.

— Так я же везучая, Михаил Потапович, то вот собачку к лицу приманила, теперь вот крышу на свою голову, — и засмеялась, правда, звук вышел каркающий и перешёл в кашель от боли.

— Я под алтарём спряталась, он же вон какая махина, думала переждать, пока толпа выбежит, и следом выйду, а он не выдержал, видно, на него какая-то балка упала, вот и раскололся, а там же сверху ещё и экспонат под стеклом был, вот и результат.

— Понятно всё с тобой, приключения к тебе так и липнут, хоть в церковь, что ли, сходи. Я, конечно, человек не особо верующий, но мне из твоего тела пазл собирать каждый год уж порядком не нравится традиция. Давай-ка ложись на кушетку, на живот, будем с тебя одежду срезать, свитер точно не спасёшь, весь в крови, да и не хочу стеклянные осколки ворошить, вреда меньше будет.