Они поднялись по лестнице в контору юриста, которая располагалась на углу Феттер‑лейн и Мэгпай‑ярд. Это было большое здание, поделенное на тесные конторы. На двух дверях – одна вела на верхний этаж, другая на нижний – теснились вывески, из которых явствовало, что небольшое здание приютило в своих недрах юристов, писцов и торговцев всеми мыслимыми товарами: специями из Индий, жемчугом с Востока, книгами, письменными принадлежностями, сахаром из обеих Америк, посудой из Голландии, винами из Франции.

– Как они хранят столько товаров в таком маленьком доме? – спросила Элпью, толкнув дверь и начиная подниматься по лестнице.

– Они и не хранят, – ответила графиня. – Здесь сидят только бумагомараки, клерки, оформляющие сделки.

Миновав контору торговца испанскими веерами, Элпью постучала в дверь, на которой висела табличка «Мистер Джон Коули, бакалавр права»; резкий голос ответил:

– Войдите.

Помещение оказалось очень маленьким, в нем едва умещались стол и три стула. Коули писал. Подняв глаза, он приказал:

– Садитесь! – и вернулся к своей писанине.

Элпью и графиня опустились на скрипучие деревянные стулья и огляделись. Одна стена вся была заставлена книгами. Графиня узнала многие из них: Брэктон, Хейл, Литтлтон, Коук и стопки ежегодников. На другой стене висели рисунки и свидетельства.

Маленькое закопченное оконце обрамляли несвежие кремовые шторы, а позади стола, отгораживая угол, висела занавеска из того же материала, доходившая до пола.

На столе громоздились папки, распухшие от бумаг и перевязанные розовыми ленточками.

Элпью рассматривала самого Коули. Здесь, в конторе, он чувствовал и вел себя по‑хозяйски. Она вспомнила его белое, покрытое испариной лицо в то утро, когда миссис Уилсон чуть не умерла от отравления сурьмой.

Коули посыпал влажные чернила песком, потом стряхнул его с бумаги, сдул на пол и только затем спросил:

– Чем могу служить, дамы?

– Мистер Коули… – Графиня сдвинула в сторону стопку документов и облокотилась на стол. – У нас вопрос жизни и смерти.

Вздохнув, Коули вынул из ящика стола маленькую трутницу. Зажег свечу и подержал над ней сургуч, пока тот не начал плавиться.

– В самом деле? Мне не раз приходилось слышать подобное.

Он поднял глаза, покачал головой и накапал сургуча на документ, который только что составил. Прижав печать, он отложил документ в сторону и принялся перебирать бумаги, выдвигать ящики и убирать в них различные предметы.

– Видимо, ваш домовладелец отравил вашу обезьянку?

Графиня была поражена его грубыми манерами.

– Я леди Анастасия Эшби де ла Зуш, баронесса Пендж, графиня Клэпхэмская. У меня нет ни домовладельца, ни обезьяны. Я здесь по поручению Элизабет Уилсон.

– Миссис Бо Уилсон, – добавила Элпью.

– Вы зря теряете время. – Он снова поднял глаза, пристально всматриваясь в их лица. – Она виновна. Это как пить дать. Бо был моим другом. Ему вообще не следовало жениться на этой женщине. Это мегера. Выскочка. В высшей степени неприятная особа.

– Но Бо ее любил. – Элпью пришла в бешенство от его равнодушно‑халатного отношения к делу, даже несмотря на то, что за короткое время их знакомства миссис Уилсон проявила все те черты характера, о которых он говорил. – И она очень красива.

– Ну и что с того, – сказал Коули. – Бо не так уж сильно ее любил. Видимо, у него была какая‑то женщина. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться – красивая миссис Уилсон узнала о его возлюбленной и, снедаемая ревностью, заманила своего мужа на выдуманное свидание, а там перерезала ему горло от уха до уха.