– А чего его искать? Ребята говорили, что он каждый день на службу приходит, даже по выходным.

Глава 19. В ожидании Красной армии

(продолжение)

Сидеть в четырёх стенах одному скучно и нерационально. Хозяин уехал на работу, Корсаков – на ледокол. В город, вроде бы, выбираться опасно, потому что из всех документов у меня наличествовала только затёртая справка, что нижний чин Долгогривин Фёдор Николаевич, двадцати двух лет от роду, демобилизован с Железнодорожного фронта по ранению. Использовать во второй раз собственные документы было бы перебором, а больше мне особисты предложить ничего не могли. И эта-то справка отыскалась чудом, потому что её хозяин уже служил в красноармейском полку, и в документах белых не нуждался. Серафим обещал расстараться, подпольщики что-нибудь изыщут, но для этого потребуется время, а мне уже пора искать моего «англичанина».

Внешне я выглядел не очень-то презентабельно. Старая солдатская шинель, побуревшая от воды и грязи, не новая шапка, а ещё и толстая палка, на которую я опирался при ходьбе. Обмундирование я подбирал в Пинеге, отдав за это собственную новёхонькую шинель и фуражку, полученные в каптерке ВЧК. Парень, с которым мы производили обмен, был на седьмом небе от счастья, а мне новое ни к чему – слишком приметно. Жив буду – получу новое, Чрезвычайная Комиссия не обеднеет. И моя скудная бородёнка, отросшая за последние две недели, оказалась «в тему».

Хочешь получить представление о городе, узнать последние новости – потолкайся на рынке, сходи в кабак, постой на церковной паперти. В кабак лучше идти вечером, на паперти Георгиевского собора было пусто, и я отправился на Архангельский рынок.

Последний раз я здесь был не то в июне, не то в июле. Но тогда рынок выглядел приличнее и гораздо представительнее. Исчезли деревянные павильоны и столы. Не иначе, их разобрали на дрова. Не видно продавцов, торгующих рыбой, а их тогда было полно. Верно, все рыбаки либо на фронте, либо отбывают трудовую повинность. И вообще не видно ничего съедобного, даже грибов. И продавцов, пытающихся продать разную дребедень, вроде старой посуды или одежды, раз в десять больше, нежели покупателей.

А тут ещё и патруль – два пожилых усталых мужика с винтовками. Видимо, мой обшарпанный внешний вид подозрения не вызвал, да я и не спешил сбегать и внаглую на них не пёр. Это тоже, знаете ли, выглядит подозрительно, если человек демонстративно самоуверен. Самое лучшее – ждать патруль с чувством лёгкого страха, в надежде на лучшее. Видимо, всё удалось, поэтому они только скользнули по мне взглядами и отвернулись. А может, им уже и не хотелось привязываться к парню-фронтовику. Даже если и дезертир, так и чёрт-то с ним. Эх, мужики, как я вас понимаю! Осточертело всё, но и деваться некуда.

Я шёл вдоль рядов, нарочито старательно опираясь на палку, вырубленную по дороге из Холмогор. Инвалид вызывает меньше подозрений, а палка – штука полезная.

– Солдатик, шинель не возьмёшь? Задёшево отдам. Мужнина шинель, офицерская, почти неношеная.

Офицерскую шинель мне предлагала купить женщина лет тридцати – тридцати пяти, по глаза закутанная в платок.

– Купил бы, голубушка, да где бы купилку-то взять? – усмехнулся я.

– Эх, солдатик, и не говори, – вздохнула женщина. – С тех пор, как мужа убили, с хлеба на воду с дочкой перебиваемся, а теперь вон только вода и осталась. Мужнину одежду ношу продавать, так никто не берёт. Сам-то давно с фронта?

Я только неопределённо махнул рукой – мол, лучше не спрашивай.

– Радуйся, что сам жив остался.

– Так я и радуюсь, – усмехнулся я.

– Красные, чтобы им пусто было, скорее бы пришли. И чего они медлят-то, ироды? Умрём тут все с голоду, не дождёмся.