А рядом с ним Кэро, наблюдая мечтательно-сосредоточенное выражение его лица, терзалась ревнивой мукой.

Джон становился все более желанным именно оттого, что недостаточно любил ее.

Когда он перенес ее из гондолы на лестницу, она на миг прильнула к нему.

— Пойдем, ты должен на минуту зайти ко мне!

Они вошли в темную надушенную комнату, и тут Кэро в неожиданном порыве упала к ногам Джона.

— Я люблю тебя, — зашептала она, — отчего ты не можешь отвечать мне тем же?.. Почему я не нужна тебе так же, как нужен ты мне?

Он поднял ее и сказал горячо:

— Да люблю же, люблю, милая! Что это, отчего ты недовольна?

Кэро резко высвободилась и подтолкнула его к двери.

— Оттого, что ты доволен, — отвечала хмуро.

Глава V

— Господи, и что за охота людям разъезжать? Я бы оставался в Лондоне всегда, всегда и постоянно, — говорил Джон в экстазе.

Он и Чип поселились в доме Чипа на Чарльз-стрит.

Дом был небольшой, с зелеными ставнями, очень комфортабельный. Из окон — вид на Баркли-Сквер, с его шумом и движением, которым особенно отмечены на улицах Лондона обеденные часы.

— Как хорошо возвратиться сюда, — продолжал болтать Джон. — И быть ближе ко всему… ты все еще не готов, Чип? Что это ты сегодня так долго прихорашиваешься?

— «Если женщина не рождена Венерой, она остановится ею при помощи зеркала», — процитировал ворчливо Чип, воюя со своим галстуком. — Я не бальный Адонис, как некоторые другие!

Им предстояло обедать в ресторане с семейством Кэрлью и, пока они шли по Баркли-стрит, Джон распространялся об ощущении, которое вызывают в нем лондонские мостовые. Он говорил с настоящим поэтическим жаром, на который Чип реагировал хладнокровным замечанием, что, конечно, «исторические камни столицы» лучше, чем эти гниющие старые каналы и разрушающиеся ступени.

Джон расхохотался — сегодня он готов был смеяться чему угодно. Осенний воздух бодрил и поддерживал в нем веселое возбуждение.

Он снова в Лондоне, в мире «последних изданий», «экстренных выпусков», Уайтхолла, в мире, где женщины и мужчины все как будто заняты азартной игрой, и каждый — играет за себя.

Когда они проходили по Баркли-стрит, газетчик выкрикивал новость об уходе одного из министров.

— Черт возьми, это о Бэрклее! — воскликнул Джон, хватая газету. — Это взбудоражит лорда Кэрлью. Нам, пожалуй, придется завтра ехать в Честер!

В белом с зеленым зале ресторана им пришлось дожидаться Кэрлью. Джон был в нетерпении. Осмотрел цветы: все в лучшем виде.

Вплыла, наконец, леди Кэрлью, окруженная знакомыми. Кое-кто заговорил с Джоном. В числе этих людей был и Рендльшэм, о любви которого к Кэролайн говорили в свете в продолжение всего сезона.

Он всегда своим видом напоминал денди прошлого века. И теперь, когда стоял у дверей, высокий, безучастный, безупречно элегантный, немного хмурый, это сходство особенно бросалось в глаза.

Джон немного знал Рендльшэма. Он теперь каждый день встречал людей, чьи имена были ему знакомы раньше. С одним он вместе учился в Итоне, другие были известные общественные деятели. Лорд Кэрлью повсюду брал с собой Джона, неофициально исполнявшего обязанности его личного секретаря.

Джон чувствовал, что попутный ветер мчит его в желанную гавань. Он наслаждался своей зарождающейся известностью, тем, что он — избранник Кэролайн, дружеским расположением, которое выказывал ему лорд Кэрлью, очевидно, веривший в его способности.

Кэролайн вошла после всех, очень хорошенькая в своем смело придуманном платье огненного цвета, с серебристым шарфом, опоясывавшим ее гибкую фигуру.