— Ох, Боже милосердный! А академия?

— Это был удар, который попал в голову и парализовал вначале руку, левую, или ногу правую.

— Тысяча чертей! Этакой чуши я за всю мою жизнь не слыхивал! Перво-наперво, что это за немецкий?! Какой бедолага разнесчастный должен разбирать эту кашу, что выливается из вашего рта? И потом вы опять все с ног на голову перевернули! Ведь высшая школа — это как раз академия, а апоплексия — это кровоизлияние.

— Это была только ошибка случайная! — защищался маленький человек. — Такое может случиться с любым и каждым!

— Но с вами это, сдается мне, случается сплошь и рядом! — рассмеялся безжалостный Пфотенхауер. — И вы еще называете себя другом и адъютантом доктора Шварца? С чем его и поздравляю! Не хотел бы я, чтоб мне такого помощничка Бог послал!

Отец Одиннадцати Волосинок почувствовал себя оскорбленным и спросил, гордо выпрямившись во весь свой небольшой рост:

— Под этим подразумевается персона, моя?

— Ну да, а что же еще? — веселился Пфотенхауер. — Конечно же, я подразумевал персону, вашу!

— Тогда протест я должен заявить. Я никогда не позволил оскорбить человек быть, респектабельный. Я никогда не позволил оскорбить честь, мою, и если вы не попросите извинения, срочно, то я буду сатисфакция требовать на пистолетах или саблях!

Серый расхохотался еще громче, чем прежде, и ответил:

— Эй, дружище, что это еще взбрело вам в голову? Никак вы меня вызываете? Подумать только, дуэль на саблях или пистолетах! Нет уж, лучше оставим это! У меня вовсе нет настроения подпортить ваши прекрасные познания и вашу латынь порохом или свинцом. И ежели вы чувствуете себя обиженным, я уж тут ничего поделать не могу. Я всего-навсего орнитолог, а не бретер какой! С пташек я шкуры снимаю, что верно, то верно, но с людей — это уж дудки!

— Если вы есть орнитолог, — отвечал маленький человек, свирепея не на шутку, — то я был ученым еще намного главнее, чем вы! Я выучил орнитологию и орографию!

— Этого еще не хватало! Пари держу, вы точно знаете, что значат оба эти слова!

— Я это знаю, и уж получше, чем вы! Если вы не знаете этих двух наук, то я могу вам сразу дать объяснение!

— Ну валяйте, выкладывайте! Что такое орнитология?

— Это описание горы, карпатской и гигантской.

— А орография?

— Это естественная наука, важная, птичья и пернатая.

— Но, милейший, вы же снова все переврали! Да вы настоящий фокусник, и ваши фокус-покусы кого хочешь с ума сведут! Я от вас скоро вконец одурею. Слышите, я знать больше не желаю, что вы там говорите!

Тут разъяренный Отец Одиннадцати Волосинок выскочил из лодки и патетически вскричал:

— Вы одурели и так, совсем! Вы сами фокус-покус есть персоной, собственной, вашей! Не можете говорить и понимать немецкий! Вы сказали, вы есть ученый? Не насмехайтесь! Я могу только пожалеть вас за духовное банкротство. Я больше не желаю быть знакомым с личностью вашей! Адье, добрай ночь, гуте нахт! Я откланиваюсь!

Он повернулся и побежал прочь.

Увидев, какое сильное впечатление произвели на Отца Одиннадцати Волосинок его насмешки, Пфотенхауер раскаялся, что так сурово обошелся с этим чудаком. Он тоже выбрался из лодки и закричал беглецу вслед, чтобы тот вернулся. Никакой реакции не последовало, и Серый уже собрался было бежать вдогонку за строптивым «мудрецом», когда вдруг увидел какой-то силуэт на воде пониже мишра. Это не могло быть ничем иным, кроме дахабии, и, отложив примирение с маленьким строптивцем до лучших времен, Пфотенхауер вновь присел на край лодки и принялся глядеть на реку.