|
– Пожалуй, я сделал для вас все, что мог. А теперь, если вы не возражаете, я бы очень хотел отправиться домой.
Кардинал пошел на кухню поблагодарить хозяина.
– Не стоит благодарности, – ответил Ламотт. – Жуткие вещи тут творились. Жуткие. Я рад, что это все‑таки не тот дом. Ну, не тот, в котором они…
– Конечно, – согласился Кардинал. – Еще раз спасибо.
– А это тот, кого они тогда похитили, да? Дипломат?
– Боюсь, я не имею права ничего вам рассказывать, пока идет расследование.
– Тридцать лет прошло! Долго же оно у вас идет.
– Знаете ли, – отозвался Кардинал, – тише едешь – дальше будешь.
– Ну да. Если вам кажется… Что‑то не так?
– Окно, – пробормотал Кардинал, обращаясь скорее к самому себе. – Шпиль. Там, вдали.
– Собор Святой Агаты. Это до сих пор самое высокое здание в наших местах.
На фоне темной тучи неоготические очертания собора выглядели весьма живописно. Кардинал вынул из кармана фотографию четырех улыбающихся террористов. Вид из окна казался другим: снято было летом, и деревья были покрыты листвой. Но вид на другую сторону улицы ничуть не изменился: тот же коричневый деревянный дом, длинный, одноэтажный, с пологой крышей, с толстым кедром рядом; а справа, над далекими крышами, – шпиль собора святой Агаты.
– Это сделали здесь, – объявил Кардинал. – Фотографию сделали в этой комнате.
– Точно, – согласился мистер Ламотт, заглядывая ему через плечо. – Вот дом на той стороне улицы. А вот церковь.
Кардиналу не терпелось рассказать Делорм, но когда он сел в машину, то увидел, что Готорн всхлипывает на переднем сиденье, как ребенок, а Делорм, кажется, пребывает в замешательстве: он никогда раньше не видел ее в таком состоянии.
Они подождали минуты две. Готорн вытащил платок и вытер глаза, тщательно высморкался и устало откинулся на спинку кресла.
– Господи, – проговорил он, медленно качая головой взад‑вперед. – Хотите знать, что было глупее всего?
– Конечно хотим, – ответил Кардинал.
– Я им это сказал в первый же день. Они меня посадили, надели на меня мешок, приковали меня наручниками к кровати. Поздравили друг друга с великой победой и так далее. И когда наконец наступила тишина и их осталось в комнате только двое, я сказал: «Mes pauvres amis, вынужден вас разочаровать. Видите ли, на самом деле я даже не англичанин. Так что если вы полагаете, что правительство ее величества хоть пальцем пошевельнет, чтобы меня спасти, вы глубоко заблуждаетесь».
Делорм взглянула на него:
– Вы не англичанин?
– Нет, мадам. И это забавнее всего. – Готорн потряс головой, словно восхищаясь людскими причудами. И заметил даже, казалось, с некоторым удивлением: – Я ирландец.
24
Остаток дня они отдали томительной скуке, знакомой современным путешественникам. Сначала они под дождем поехали в аэропорт Дорваль, где им пришлось долго ждать, причем ожидание усугублялось нежеланием компании «Эйр‑Канада» сообщить какую бы то ни было информацию за исключением «гололедицы в провинции Онтарио». Оба вынули телефоны. Кардинал позвонил Масгрейву.
– Запишите в раздел «Достоверные факты», – сказал ему Масгрейв. – Леон Петруччи не приказывал убить вашего парня, и не приказывал Полю Брессару скормить его труп медведям, и не писал эту записку.
– Почему такая уверенность?
– Потому что Леон Петруччи мертв.
– Мертв?
– Да. |