– Ясно. Но ты мне сразу скажи, если захочешь перебраться в комнату Келли.

Кардинал уже собрался уходить, но отец, подняв руку, остановил его:

– Да, насчет доктора Кейтс, Джон… Жуткая история. У нее же все было впереди. Надеюсь, ты поймаешь того, кто ее убил.

– Мы над этим работаем.

– По‑моему, она была умница. И хороший врач.

– И ты это говоришь? Ты же на нее тогда страшно разозлился.

– Помню, помню. Что ж, иногда я не очень‑то хорошо соображаю.

Потом они расселись вокруг печки, словно в лесу вокруг костра, – все, за исключением Стэна Кардинала, – и стали вспоминать разные погодные аномалии прошлого. Уолкотты вспомнили, как однажды зимой, в О'Харе, три дня подряд лил дождь, дул свирепый ветер и они промокли до нитки, – или это было в Ла‑Гуардии, два дня подряд? Миссис Потифер вспомнила, как в пятидесятые годы она плыла на корабле по Северной Атлантике и попала в ужасный шторм.

Колеблющееся пламя бросало на их лица янтарные отблески и бурые тени. В своих многочисленных свитерах и длинном клетчатом шарфе Кэтрин была прекрасна. Когда она обращалась к нежданным гостям, на лице у нее было выражение беспредельного участия, и Кардинал знал, что она счастлива. Разговор иногда прерывался голодным ревом печи, когда Кардинал открывал дверцу, чтобы подкинуть дров. Ледяной дождь барабанил в стекла. То и дело слышался страшный треск ломающейся ветви, и каждый раз все подпрыгивали и издавали восклицания, словно зрители футбольного матча после забитого гола.

Кардиналу и Кэтрин пришлось спать с открытой дверью, чтобы в спальню шло как можно больше тепла из гостиной. И даже несмотря на это Кардинал надел теплые брюки. Кэтрин, свернувшись калачиком, спала рядом, но он долго не мог уснуть, думая об отце, а потом о Поле Лароше. Теперь он был уверен, что Ларош – это и есть Ив Гренель. Неизвестно, действительно ли он убил министра Рауля Дюкетта, но Мадлен Ферье наверняка убил именно он – чтобы сохранить тайну своего прошлого. И Майлза Шекли тоже убил он. И Уинтер Кейтс убил он. Он вспомнил фотографию в кабинете Лароша, где хозяин кабинета был запечатлен вместе с премьер‑министром, оба были в охотничьих костюмах. Отсюда может тянуться ниточка к Брессару. Но в суде все это будет доказать очень непросто.

Среди ночи его разбудил какой‑то звук, но он не сразу понял, что это. Упала еще одна ветка? Перегорел трансформатор? Он лежал неподвижно, прислушиваясь. Странный высокий звук раздавался из соседней комнаты: полустон, полукрик. Кардинал встал, накинул халат, взял фонарь, стоявший на столике, и направился в гостиную.

Угли в печи отбрасывали красноватые отблески на лица спящих: в одной части комнаты лежали в громадном спальном мешке Салли и ее две дочери, в другой – супруги Уолкотт. Миссис Потифер поместили в комнату Келли, там был керосиновый обогреватель. Кричал его отец – придушенным голосом звал на помощь Кардинала, который быстро обогнул тела спящих и метнулся за занавеску.

Отец наполовину вывалился из кресла и лежал, перегнувшись через подлокотник. Кардинал усадил его как следует и почувствовал, что отец весь в поту. Лицо у него было скользкое на ощупь и бледное.

– Где твои таблетки? – спросил Кардинал, шаря вокруг лучом фонаря. – Папа, где твои таблетки?

Отец застонал, уронив голову на спинку кресла. В легких у него хрипело и клокотало.

Кардинал отыскал лекарство на приставном столике, вытряс одну капсулу на ладонь. Подтянув отца повыше, он приподнял ему локтем подбородок и положил капсулу ему в рот. Потом позвал Кэтрин.

– Нога, – простонал отец. – Нога болит.

Стэн Кардинал был настоящим стоиком, и в переводе это означало, что он испытывает чудовищные мучения, каких ему никогда раньше не доводилось переживать.