- Так вот, мамочка, если тебя оно недостойно, - говорит Манус. - То и я не хочу таскать туда-сюда все это дерьмо.

Переключимся на то, что всякий раз, когда Брэнди Элекзендер донимает меня пластическими операциями, я вспоминаю стебли. Реабсорбацию. Клетки фибробласта. Губчатую кость. Годы надежды и боли, - и как я могу не рассмеяться.

Смех - единственный производимый мною звук, который могут понять окружающие.

Брэнди, первая королева благих намерений, у которой настолько раздутые силиконом титьки, что она не может стоять прямо, говорит мне - "Просто посмотри, что там да как".

И как я могу не смеяться дальше.

Этим я хочу показать, Шейн, что внимание мне не нужно до такой степени.

Лучше уж по-прежнему буду носить вуали.

Если не могу быть красивой - я хочу быть невидимой.

Переключимся на улетающий в никуда серебряный ковш.

Переключимся на исчезающие одна за другой чайные ложки.

Переключимся на все отбывшие вдаль школьные табеля и фотографии класса.

Манус терзает плотный бумажный лист.

Свое свидетельство о рождении. И резко вышвыривает его из бытия. Потом Манус стоит, перекатываясь с пятки на носок, с пятки на носок, обхватив себя руками.

Брэнди ждет моей реплики, глядя на меня. Пишу пальцем на земле:

"манус где ты сейчас живешь?"

Легкие прохладные прикосновения приземляются мне на голову и на персиковые плечи халата. Пошел дождь.

Брэнди спрашивает:

- Слушай, мне не интересно, кто ты такой, но если бы мог быть кем угодно - кем бы ты стал?

- Старше становиться не хочу, это уж точно, - говорит Манус, мотая головой.

- Ни за что, - руки крест-накрест, он перекатывается с пятки на носок, с пятки на носок. Манус склоняет подбородок на грудь, и продолжает раскачиваться, глядя на битое стекло бутылок.

Дождь усиливается. Уже не унюхать ни мои подсмоленные страусовые перья, ни духи Брэнди "Лер дю Темп".

- Тогда ты мистер Дэнвер Омелет, - говорит Брэнди. - Дэнвер Омелет, познакомьтесь с Дэйзи Сент-Пэйшнс.

Большая унизанная кольцами рука Брэнди распускается цветком и укладывается поперек сорока шести дюймов силиконовой роскоши:

- А вот это, - говорит она. - Это Брэнди Элекзендер.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Перенесемся в один из моментов, в нем ничего особенного, только мы с Брэнди в кабинете логопедши; и Брэнди застает меня, когда я лезу руками под вуаль: трогаю ракушки и слоновую кость торчащих наружу коренных зубов, глажу себя по тисненой коже рубцовой ткани, высушенной и отполированной вдохами-выдохами. Касаюсь мокрой и липкой слюны в месте, где та засыхает по бокам шеи, а Брэнди советует не принимать себя слишком близко.

- Дорогая, - говорит она. - В таких случаях помогает представить себя чем-то вроде дивана или газеты, чем-нибудь, что стоило сил многим людям, но не делалось на века.

Открытый край моей глотки наощупь как накрахмаленная синтетика, рубчато-вязанная, грубая от растяжек и примерок. Трогать его - все равно что трогать верхний край платья без бретелек, или трико, подбитое вшитой внутрь проволокой или пластиком. Грубое, но теплое, как розовый цвет. Костлявое, но покрытое мягкой, чувствительной кожей.

Такой тип острой травматической мандибулактомии, не будучи восстановленным посредством деканюляции или трахеостомической трубы, может привести к апноэ во время сна, сказали врачи. Так они общались друг с другом в время утренних обходов.

А люди еще говорят, что меня трудно понять.

Мне же доктора объяснили, что если они не восстановят как-нибудь мою челюсть, хотя бы до подобия кожного мешка, сказали они - то я могу умереть в любое время сна. Просто могу перестать дышать и не проснуться.

Быстрая безболезненная смерть.