|
Когда Серж вернулся, Патрис спросил у него, просто так, чтобы сказать что нибудь: – Почему у ее девочки нет двоюродных братьев и сестер? – Потому, что Фанни – полька, и семнадцать членов ее семьи были отравлены газом и повешены… Расскажи про это твоему другу Дювернуа, раз он собирается писать роман об эмигрантах… Весь вечер они препирались… Серж лез в драку. И Патрис опять подумал о том, что, может быть, их дружба возникла только благодаря стечению обстоятельств, что это дружба случайная, как дружба собаки и кошки, выросших вместе. – А почему они не возвращаются к себе в Польшу? – спросил он. – Ведь эта дама и ее муж наверняка коммунисты. Но Серж не рассердился. У него был усталый вид. Он прислонился к спинке кресла, свесив руки с подлокотников, опустив подбородок на грудь. Под глазами у него были синяки… «Смерть Сталина его потрясла как то даже чересчур, – подумал Патрис, – но, может быть, у него другие заботы?» – Я не знаю, почему они не возвращаются в Польшу, – сказал Серж, – но я знаю, что муж Фанни несколько лет сидел в Краковской тюрьме при Пилсудском. Франция приняла его и стала для него убежищем. На родине он был студентом, а здесь стал горняком. Сейчас он работает в профсоюзе. Может быть, он любит Францию? «Прощайте, родные, прощайте, семья, Гренада, Гренада, Гренада моя!» Я не знаю, почему он не возвращается в Польшу… Патрис чувствовал, как в нем накипает холодная ярость. И происходило это главным образом оттого, что он видел, как против его воли в его жизнь входит что то, что может нарушить безмятежность его существования. – Я заметил, – сказал он, – что это часто случается с еврейскими семьями. Они быстро ассимилируются, сохраняя при этом тоску по тридцати шести странам одновременно. – Да, – ответил Серж, – и это продолжается вот уже около двух тысяч лет… Таковы уж условия, уготованные им до сих пор в мире. – Потом, как бы захлопнув дверь за кем то, кто его раздражал, он поднял глаза на Патриса и улыбнулся ему: – Я бы тебя с удовольствием убил… Но, не хочешь ли прокатиться в Китай? – В Китай? – Патрис посмотрел на Сержа, не веря своим ушам. – В Китай, друг милый. Я могу попросить, чтобы тебя включили в состав делегации. Не могу обещать, что мое предложение будет принято. Но могу попытаться. По крайней мере нас не будут обвинять, что мы посылаем туда одних только коммунистов! А тебе это, может быть, пойдет на пользу, как знать… Патрис загорелся. Путешествие! При этом слове он начинал дрожать, как собака, которой говорят: гулять! Он уже царапал лапой дверь, без ума от радости при одной только мысли о прогулке. Месяц?… Конечно, он может попробовать продлить свой отпуск. Что он должен сделать? – Я тебе сейчас скажу… И, как будто он мог говорить об этом только под музыку, Серж сел за рояль. Для него чувствовать под пальцами клавиши было такой же необходимостью, как для других курить. Он тихонько играл этюды Черни и объяснял Патрису, что ничего не надо делать, только получить к сроку – когда вопрос будет решен – иностранный паспорт, а поскольку он у него уже есть… «Мама! Чайник!» – «Третья очередь, – уточнил Патрис добродушно, – ты ждешь еще кого нибудь?» – «Может быть… Товарищи хотели зайти после кино…» И товарищи действительно зашли. В два часа ночи, провожая Патриса, Серж сказал: – Помни «Гренада, Гренада, Гренада моя!»… Мне кажется, что ты начинаешь забывать. |
