Очень много всегда говорили и писали о том, что царь, а особенно царица, являлись «мистически настроенными» людьми. Из этого часто делали неблагоприятные для них выводы. Само понятие «мистика» происходит от греческого слова «mystika» и в буквальном смысле означает «таинство». Христианство без сакрального, трансцендентного существовать не может. Вера в таинство, принятие его является неразрывной частью мировосприятия каждого христианина. Если для атеиста и прагматика существование сверхъестественного представляется абсурдным, то для верующего «нереальное» не только возможно, но и желанно, а чудо воспринимается как проявление Высшей воли, Божественного промысла.

Царь и царица, как верующие люди, воспринимали происходящее и реагировали на него часто совсем не так, как то делали многие их оппоненты и враги, давно расставшиеся с ценностями православия. Жизненные символы и ориентиры последних находились в иной плоскости: они упивались «прогрессивными моделями», социальными химерами, порожденными или в западноевропейских странах, или сочиненными в России; пели осанну «здравому смыслу». Царь же склонялся перед волей Господа; Ему доносил боль своего сердца. Когда случалось несчастье, вслух не сетовал, а шел в храм, к алтарю, к Божественному Образу и там, на коленях, раскрывал все, что накопилось в душе, все, что волновало и мучило. Так же примерно поступала и Александра Федоровна. Для христианина подобное поведение являлось естественным.

Однако тем, кто воспринимал происходившее со стороны, для кого церковь, крест, икона являлись лишь предметами в лучшем случае эстетического любования, а литургия только впечатляющим действом, поведение царя казалось непонятным, вызывало осуждение. Действительно: случилось неприятное происшествие или даже убийство кого то из сановников, и что же царь? Совсем, как могло показаться, и не переживал. Когда узнавал о том, задумывался лишь ненадолго, а потом вроде бы как ни в чем не бывало продолжал разговор о разных разностях. В соответствии с расхожим представлением это якобы свидетельствовало о «бездушии», «безразличии» монарха. Данное, очень распространенное, умозаключение лишь подчеркивает, что его распространителям неведомы никакие иные формы проявления чувств правителя, кроме публично театральных.

Вот, скажем, один из самых известных случаев. 1 сентября 1911 года в присутствии царя и его дочерей в Киевском театре совершено злодейское покушение на премьера Петра Столыпина. Сколько потом судачили и злословили по поводу поведения царя: не так себя вел, проявил безучастность, не засвидетельствовал расположение! А ведь все было совсем не так. Когда узнал о смерти верного премьера, перво наперво поехал в клинику, где скончался Столыпин, где и состоялась панихида. Там царь молился за упокоение души того, кто несколько лет возглавлял правительственную власть в России. А что он должен был сделать: собрать ассамблею, выступить с поминальной речью? Но такого не могло случиться потому, что Николай II с детских лет твердо усвоил, что сетовать на смерть бессмысленно: срок жизни и последний день определяет Господь, и как распорядился, так тому и быть. Со смертью близких и верных людей последнему царю пришлось соприкасаться множество раз.

Безумная оргия убийств верных царю людей началась за десять лет до гибели Петра Столыпина. Точкой того кровавого мартиролога жертв стал выстрел в феврале 1901 года. Тогда студент недоучка П. Карпович без всяких видимых причин застрелил министра просвещения Н. П. Боголепова. Затем каждый год случались новые и новые убийства, покушения на должностных лиц всех уровней. И царь всегда переживал, узнавая об очередном злодеянии. Но на публике редко выказывал свое возмущение, а в душе оставались горечь и досада.