Певица. Он, конечно, не упустит момента! Но и Ростропович тоже и под стеной, и в Белом доме, и на Солженицыне… Какой винегрет устроил: и Николай II, и Анри Труайя, и Достоевский, церковное пение, фильмы…

Передача окончена. Телефонный звонок. Певица снимает трубку, на другом конце провода: "Помните? Вы у меня были в Париже, я у вас бывал. Якушкин Дмитрий из "Московских новостей".

Певица. Конечно! Сейчас теле выключу только. (Выключает. Все тем временем доедают печенье, сладости, допивают чай…) Вы надолго?

Якушкин. На неделю. Я все записал, я там был… О чем бы еще написать французском? Нас там безработица как-то не очень интересует…

Певица. Все судят по внешним признакам — витрины, транспорт, улицы! А я вот, признаюсь, получила наконец-то, после шести месяцев изучения моего дела, это самое пособие по безработице! Мой рабочий день оценен… в пятьдесят четыре франка и семьдесят сантимов! Вот так-то! Если бы я жила одна, пришлось бы идти в приют ночевать!

Певица еще во многом призналась, наивно забыв потребовать от журналиста гарантий упоминания (или неупоминания) ее имени. Останется на совести журналиста.

Якушкин. Я вот думаю, ехать мне в Вандеи или нет? Не очень охота…

Занавес.

17-18 сентября 1993 г., Париж

ВЕЛИКИЙ ПОХОД

Меня не устают спрашивать, когда же я возвращаюсь в Париж. Русские хотят все зафиксировать навечно, будто жирную точку на вас поставить. Но даже сами французы не хотят возвращаться. Что там делать?! Опять по новой пробивать себе дорогу в буржуазную жизнь, в жизнь административно-бюрократической машины. Как когда-то. Когда я решила стать настоящей француженкой!

"Ты должна зарегистрироваться! Если ты не работаешь и не зарегистрирована — ты не существуешь!" — во, как мне объяснили.

Согласна! Буду, как все французы. Зарегистрируюсь! Гип-гип, ур-р-р-а! В Национальное агентство по трудоустройству — шагом марш!

Оно, агентство, недалеко от дома — рю Оберкамф, — и я иду пешком. Вообще, я редко куда-либо хожу, и каждый раз выход для меня — событие. На улице тепло, на мне новые туфельки, и я резво тюкаю каблучками. Тем не менее я снижаю темп, приближаясь к агентству. Впечатление, что здесь все дворники Парижа, так же как и уборщицы. Некоторое количество "мадам пи-пи" — дам, сидящих при туалетах, перед блюдечками для монеток… Весь этот народ ждет на улице время обеда. Повторяя в уме "равенство и братство", я жду, как и все… Становится жарко; дворники подпирают стены, уборщицы "свингуют": с одного каблука на другой переваливается тяжесть их мощных тел, с одного на другой… Муха! Ох, как она себе по физии залепила! С одного каблука на другой… Окаменевшие "мадам пи-пи" фиксируют свои взгляды на дверях. Как только они открываются, народ оживает. Как картинка в мультфильме. Немного потолкавшись при входе, весь этот люд разбегается по агентству в разных направлениях, скрывшись за различными дверьми. Ишь ты, знают, куда идти… дворники и уборщицы.

Я перед стойкой в приемной с несколькими маленькими тетками. Фраза, столько раз прорепетированная дома перед зеркалом, не пригождается. "Ваша профессия", — спрашивает меня работник за стойкой. "Я певица!" — отвечаю я гордо, пощипывая воображаемый ус, ха-ха! Такие же ха-ха! выпрыгивают из-под ладоней, прикрывающих рты маленьких теток. "Ну что же вы, мадам… как вы можете сами констатировать, здесь для вас работы нет… Не правда ли… Вот адрес… там, это для вас. Певцы, танцоры, все… артисты!"

"Равенство и братство!" — опять повторяю я в уме, уже более весело.