Герой производит на режиссера впечатление, и его нанимают членом съемочной группы. Даже его девушка говорит: «Благодаря тебе это будет замечательный фильм. Я верю, что ты сделаешь его гораздо лучше, чем получилось бы у них без тебя. Ты можешь повлиять на образ азиатов в кино, а это немало». И он отправляется на съемки, по-моему, в Индонезию. Его задача как бы отвечать за реализм – чтобы вот все как в жизни. Но самое смешное и одновременно грустное – что его совершенно никто не слушает. Каждый раз, когда он пытается прояснить какие-то заблуждения, все кивают, но ничего не изменяют, и даже хуже – в последний день съемок его как будто пытаются убить, выдав все за несчастный случай.

Спустя какое-то время фильм выходит в кинотеатрах, герой идет посмотреть его и с ужасом понимает, что получилась самая обыкновенная пропагандистская колониальная клюква с вьетконговцами и напалмом.

Я постараюсь сильно не спойлерить вам книгу, но это просто важно для понимания. В конце романа на протяжении целой главы героя пытают, и в итоге его личность буквально расщепляется на две: он начинает говорить о себе не «я», а «мы», то есть происходит полная диссоциация личности. Две культуры внутри него – Запад и Восток – не просто не смогли срастись, наоборот, они полностью разделились.

Это очень эмоционально заряженный момент, который, мне кажется, выводит «Сочувствующего» на первое место в рейтинге постколониальных романов, если бы такой рейтинг существовал, конечно.

И вот теперь я хотел бы вернуться к началу этого эссе, собственно, к глобальному роману. Совершенно очевидно, что постколониальные романы никак нельзя назвать глобальными, потому что любая постколониальная литература – она по духу антиглобальна, она подрывает саму идею глобальности, она как раз о невозможности преодоления культурных границ и ограничений. Мультикультурные писатели, те, кто говорит на нескольких языках и пожил в нескольких странах, по большей части пишут как раз о том, что встроиться в чужую культуру невероятно тяжело и тот факт, что ты взял лучшее от двух миров, не возвышает тебя, а наоборот – умножает твое одиночество. Будь ты пакистанец в Британии или вьетнамец в США, ты всегда рискуешь застрять в этом культурном лимбе между двумя ментальностями.

И вот здесь как раз возникает очень интересный феномен – Роберто Боланьо и Харуки Мураками. Наверно, таких писателей больше, но про этих двух я могу говорить с уверенностью, потому что я их читал. Оба они действительно глобальные романисты, и я могу легко объяснить почему. В отличие от, скажем, Салмана Рушди или любого другого постколониального автора, в романах которого всегда есть это межкультурное напряжение и ощущение непреодолимости культурных границ, Боланьо и Мураками умудрились эти ограничения обойти; оба они как бы берут лучшее от нескольких культур, но при этом им абсолютно комфортно в любой культуре. У их героев нет этого раздвоения личности, присущего главному герою романа «Сочувствующий» и вообще постколониальным авторам.

Мураками в своих книгах прекрасно миксует западную культуру с восточной и совершенно не страдает на тему их несочетаемости, наоборот, находит в этом повод поэкспериментировать. Он переводит западную литературу и черпает в ней вдохновение.