Победа США в войне с Мексикой не облегчила ситуацию вокруг Техаса, скорее наоборот – обострила ее. Индейские племена считали эти земли своими и сражались за них, как умели, – устраивали набеги на города, грабили караваны, вырезали целые села. Губернатор города Чиуауа подошел к решению этой проблемы весьма оригинально – он стал платить за убийства индейцев. За каждый скальп barbaros полагалась награда – сто долларов (в романе персонаж Тоудвайн так и говорит мальцу: «Сотню долларов за скальп и тысячу за голову [вождя] Гомеса»). Такие меры привели к тому, что на границу стали съезжаться самые отъявленные негодяи. Здесь, за «кровавым меридианом», можно было не только спрятаться от закона, но и разбогатеть. Плата за один скальп индейца часто превышала сумму, которую фермеры и шахтеры зарабатывали за целый год. В итоге в 1849 году и без того заваленная трупами граница штатов Чиуауа и Техас превратилась в настоящую бойню, место, где вконец одичавшие американцы «зарабатывали на жизнь» исключительно охотой на индейцев. Джон Сепич, например, упоминает банду Джеймса Кёркера, которая из каждого рейда привозила больше сотни скальпов (их рекорд за один рейд – 182 убийства). Головорезы Кёркера подошли к делу с таким рвением, что через год правительство Чиуауа было должно им 30 000 (тридцать тысяч) долларов.

То, что случилось с югом Америки во времена фронтира, – это было не просто «освоение диких земель» и «становление нации», это был, цитируя историка Руперта Ричардсона, самый настоящий холокост коренного населения. Об этом времени и написал Маккарти.

III

Еще одна теория происхождения названия гласит, что слово «меридиан» писатель (скорее всего) подсмотрел в первом абзаце «Охотников за скальпами» Майн Рида: “beyond many a far meridian”. Затем прочел «Нашествие команчей» историка Ральфа Смита, где зону опасной активности команчей и кайова называют «кровавым коридором».

В самом тексте вокруг названия построены сразу несколько библейских метафор: меридиан как пограничное состояние, лимб, в котором застряли идущие по пустыне люди, и в то же время как закат, угасание, движение к концу – культуры, морали, всего человеческого. Но главное – слово это непосредственно связано с фигурой самого важного персонажа книги – судьи Холдена. В десятой главе Тобин рассказывает «мальцу» о том, как судья присоединился к банде. Они случайно наткнулись на него, когда пытались уйти от преследования команчей в пустыне – “Then about the meridian of that day we come upon the judge”. Судья просто сидел там, на камне, и как будто ждал их: «Сидит на своем камне один-одинешенек посреди всей этой пустыни. Да и камней-то вокруг нет, один всего. Ирвинг еще сказал, что судья его, наверное, с собой притащил. А я сказал, что это знак такой отличительный, чтобы выделить его совсем из ничего».

Судья в романе – главный проводник потустороннего, с его возникновением у текста появляется отчетливо библейский акцент, а описание банды начинает напоминать шестую главу Откровения Иоанна Богослова:

«Казалось, всадники прибыли из какого-то легендарного мира: за ними тянулся странный шлейф, похожий на остаточное изображение в глазу, и потревоженный ими воздух становился другим, наэлектризованным».

«Они двигались, постоянно что-то уничтожая, словно им уготовано было разделять мир, лежащий у них на пути, на то, что было, и на то, что уже никогда не будет, и оставлять за собой на земле обломки и того и другого. Всадники-призраки в накатывающихся волнах зноя, бледные и безликие от пыли».

Читая эти строки, важно помнить, что речь идет не о героях, не о мифических фигурах; Маккарти пишет о людях максимально приземленных, об отморозках, по которым плачет виселица.