Конечно, полагаться на подобные признания нельзя, так как здесь слишком явно сказалось обычное стремление Чехова скрыть от посторонних свой внутренний мир. Ведь если бы даже и томила его «тоска существования», он все равно в разговоре с другими прикрылся бы тоскою «по кислой капусте».

\

\

Но так или иначе, нам ясно одно: писатель в глазах современников остался до конца своих дней незнакомцем. Ими был ныдуман, для собственных надобностей, свой собственный Чехов, нисколько не похожий на подлинного. - Чехов, укладывающийся в очень простую, коротенькую, элементарную схему, в которую свято уверовали обыватели девяностых годов, так как она вполне соответствовала их убогой духовной природе.

 IV*

То была массовая слепота, массовый гипноз, эпидемия. Среди этих слепых чуть ли не единственным зрячим оказался автор своеобразного стихотворения о Чехове, совершенно непохожего на все остальные и, в сущности, враждебного им.

Стихотворение прошло незамеченным, так как в нем не было ни «унылых аккордов», ни «мелодии слез», но была, пусть и неполная, правда о Чехове, совершенно свободная от той дешевой банальщины, которой требовал тогдашний читатель.

Стихотворение суховатое, без всяких эмоций, без лирики. Оно похоже на беглый карандашный набросок. И все же в нем видится мне подлинный Чехов, такой, каким он был на самом деле, хоть и воспринятый только с одной стороны.

Поэт зарисовал его в Ялте. Чехов, больной, одинокий, вышел из своего белого дома и бродит по саду.

Хрустя по серой гальке, он прошел Покатый сад, взглянул по водоемам, Сел на скамью… За новым белым домом Хребет Яйлы и близок и тяжел.

Дни Чехова уже сочтены, и он хорошо это знает.

Он, улыбаясь, думает о том, Как будут выносить его - как сизы На жарком солнце траурные ризы, Как желт огонь, как бел на синем дом.

Самое удивительное в этих строках - неожиданное слово: «улыбаясь». Помню, когда я читал эти строки впервые, оно поразило меня больше всего: как может человек улыбаться, думая о собственных похоронах? Разгадка этой странности - в заглавии. Стихотворение называется «Художник». По мысли автора, Чехову как художнику до такой степени было любо и весело воссоздавать в своем воображении ту или иную картину материального мира, все ее краски, очертания и образы, что он с улыбкой рисовал перед собою даже картину своих похорон - всю до мельчайших деталей: и солнечные блики на черных одеждах священников, и желтые огоньки восковых погребальных свечей:

Он, улыбаясь, думает о том. Как будут выносить его - как сизы На жарком солнце траурные ризы, Как желт огонь, как бел на синем дом.

Автор стихотворения - Иван Бунин, близко знавший Чехова. Конечно, приведенные строки всего лишь предположение, догадка, но все же, мне сдается, здесь очень верно подмечено и выдвинуто на первое место самое что ни на есть основное в личности и творчестве Чехова: его ненасытный, никогда не ослабевающий, жгучий, живой интерес ко всякому проявлению жизни, ко всякому ее воплощению в зримых и осязаемых образах.

Зримый и осязаемый образ - главный ресурс его творчества и, как мы ниже увидим, главнейший посредник между ним и читателем.

Даже думая о своих похоронах, художник не может не радоваться зрительным образам, встающим перед ним при этой мысли.

Мало было в русской литературе художников, которые так услаждались бы образами, так жаждали бы их подмечать, так охотились бы за ними повсюду - и, главное, обладали бы таким непревзойденным искусствам высказывать при помощи простых и, казалось бы, незатейливых образов самые сложные, тонкие, почти неуловимые мысли и чувства.