С наступлением дня движение по дороге не прекратилось. Господство гитлеровской авиации в воздухе добавило нахальства армейским командирам. Колонны с боевой техникой продолжали двигаться без всякой маскировки. Сычев уже не мог смотреть на это без зубовного скрежета и в сердцах произнес:

— Сволочи! Как у себя дома.

— Недолго осталось. Рано или поздно дадим по морде! — категорично отрезал Петр.

В то же время у самого на душе скребли кошки. Данные наблюдений, которые он, Сычев и Новиченко заносили в блокнот, говорили о другом. За пять часов по дороге проследовали три крупные военные колонны, насчитывавшие по 15–20 единиц техники. Вся она выглядела так, будто только что сошла с конвейера завода: военная промышленность Германии пока не давала сбоев.

Проводив внимательным взглядом хвост очередной колоны, Петр взял у Сычева блокнот с записями и поинтересовался:

— Все записал?

— Да. Восемнадцать боевых единиц и два «опеля», похоже, штабные.

— Сколько тяжелой?

— Девять.

— Новая?

— Хрен его знает. Глаза уже не смотрят.

— Пойди вздремни, — предложил Петр.

— Какой тут сон? Одно расстройство. Прут и прут. И где только наши соколы?

— Дай время, расправят крылья.

— Легко сказать, вон какая силища.

— И что? Нас этим уже не запугаешь, и не такое видали.

— Да уж, — лицо Сычева исказила гримаса. — Как вспомню Макеева, так жить не хочется. Сволочь тыловая, чуть под монастырь не подвел, — с ожесточением он вспомнил «знакомство» с особистом.

— Нашел, кого вспомнить. Слава богу, есть еще такие, как Рязанцев.

— Эх, Иваныч, разве в них дело? Спросить надо с тех, кто выше сидит.

— Спросят, и еще как спросят. Сейчас не время искать виноватых. Сейчас бить надо сволоту.

— Вот так всегда: пока гром не грянет, наверху не почешутся. Козлы! — И Сычева прорвало. — Я человек маленький и то даже жопой в мае почувствовал, что подпалят. А они чем думали? Прав товарищ Сталин — везде у нас враги сидели. Мало их к стенке ставили! Вспомни, что нам Козлов долдонил…

— Стоп, Серега. Не тот разговор ведешь, — оборвал его Петр и бросил быстрый взгляд на Новиченко. Тот спал.

А Сычев уже не мог остановиться:

— Тот — не тот. Кончилась терпелка! Это ж надо, силищу такую имели, а фриц нас за два дня раздолбал. Как так? Как?

— Будто не знаешь, — Петр замялся — его также мучил этот вопрос — и не нашел ничего другого, как повторить избитые утверждения: — Внезапность нападения. Вероломство…

— Иваныч, и это говоришь ты? Я — не Макеев. Вспомни, как наш комиссар распинался о дружбе с немецким рабочим. А он, падла, этот сраный рабочий, голой задницей перед нашими рожами тряс. Слепому было понятно, что фриц силу стягивает, а нас в летние лагеря, в солдатики играть. Пушки — на полевые позиции, а снаряды — на складе. Танки — с пустыми баками, а у тебя на складе — ревизия. Так кто виноват? Гитлер? — негодовал Сычев.

— Стоп, Серега, остынь, — пытался утихомирить его Петр.

— Стыну уже полгода. Я их всех…

— Да угомонись ты! Побереги злобу на фрицев! — цыкнул на него Петр.

— Не переживай, ее у меня на всех их хватит.

— Вот и хорошо, а сейчас иди и спи.