. – спохватилась хозяйка. – Вы раздевайтесь, проходите, я вас чаем напою.
– Спасибо, – сказал приезжий сибиряк и принялся разматывать шарф.
Маша метнулась на кухню, поставила чайник, заглянула в холодильник. Увы, в нем, как пел покойный Юрий Визбор, была «зима, пустынная зима». Правда, где‑то в глубине завалялись два яйца.
– Я вам яичницу сделаю! – крикнула хозяйка.
– Не стоит, – прозвучал мужской голос совсем рядом. Гость стоял в шаге от нее, вынимая из «дипломата» нарезанную колбасу в упаковке, коньяк, лимоны, коробку печенья, пепси‑колу в банках. – Я сыт, спасибо. Перекусил в гостиничном буфете.
– Ой, ну зачем вы… – искренне смутилась хозяйка.
– Не пропадать же добру, – пошутил Мокиенко и направился в ванную мыть руки.
Когда он вернулся на кухню, стол уже был накрыт.
– Вы не сказали, как вас зовут, – напомнил гость, усевшись на табуретку.
К лацкану его пиджака был привинчен значок мастера спорта.
– Маша.
– Как же это случилось, Маша?
Хозяйка запахнула халат, застегнула его булавкой и села напротив.
– Восемнадцатого августа Витя… Витю нашли во дворе мертвым. Выпал из окна. Старушка из дома напротив видела, как он летел.
– Выпал? – переспросил Мокиенко.
– Я не знаю. Никто ничего не знает. Сначала возбудили уголовное дело, потом закрыли. Сказали, что экспертиза не обнаружила признаков насильственной смерти. В общем, покончил с собой Витя. Но я не поверила. Не мог он! Мы с его дядей писали прокурору, в газету. И вот только вчера дело возобновили.
Мокиенко наполнил рюмки ароматным напитком. Повисло тягостное молчание.
– Опоздал я, Витек, – тяжело вздохнул приятель покойного и залпом осушил свою рюмку.
Маша тоже выпила маленькими глотками. Коньяк был хорошим, даже закусывать не хотелось.
– Вы узнавали, может, у него на работе что‑то не то? Неприятности какие‑нибудь? – спросил гость.
Вдова почувствовала, что глаза наполняются слезами.
– Нет… Какие такие неприятности у него могли быть, у шофера‑то?
– Ну, да, да, – не морщась, разжевал Мокиенко ломтик лимона. – Шоферил, значит, Витек? Как в армии. А я даже не знал, где он работал. Мы ведь не переписывались. Да и кто сейчас кому пишет? Так, обмениваются адресами, а писать лень или некогда. Спохватываемся, вспоминаем друг о друге, когда…
Мужчина осекся и снова надолго замолчал. Некоторое время он понуро сидел, зажав между коленями крупные сильные ладони. На крупных обветренных скулах выступили желваки.
– Поешьте, – еще раз предложила Маша. – Нет, правда, поставить яичницу? Это быстро.
Но гость не оценил жертвы последних двух яиц.
– А на каком основании дело‑то возобновили, если не секрет? – поинтересовался он.
– Есть у них какие‑то подозрения насчет одной фотографии.
– Фотографии? – удивился Мокиенко.
– Незадолго до его смерти я случайно в бумажнике карточку полуголой девицы нашла. – Маша помолчала, пожалев о том, что начала этот разговор, но гость так живо заинтересовался и так искренне сочувствовал несчастной вдове… Да и самой ей стало невыносимо тяжко носить в себе свою вину за ту нелепую, наверняка неоправданную ревность. – Мне бы ее на место положить, не придавать значения, а я… В общем, мы с ним тогда поругались, я к матери в Измайлово уехала, а он собирался в Крым, в рейс… Фотку эту он тогда порвал, клялся‑божился, что знать этой девицы не знает, что кто‑то случайно в почтовый ящик бросил. |