Наверное, в этих словах весь ответ на мои недовольства. Тогда они меня обидели, смешно признаться, но обидели. Но они же и повлияли на все дальнейшие отношения».
(Здесь мне хотелось сделать комментарий от себя, Ирины Медведевой. Отношение к данной фразе разных женщин может служить своеобразным тестом на составляющие их моделей мира.
Когда-то Саша сказал мне ту же самую фразу, «уйду, как только ты скажешь», но, поскольку в моей модели мира не было отношения к мужчинам, как к жалким, слабым и безответственным существам, стоящим ниже меня по уровню умственного развития, я спросила его:
— А если я не скажу, ты не уйдешь?
— Не уйду, — сказал Саша, и это оказалось правдой. Такая постановка вопроса меня вполне устраивала, более того, фразу «уйду, как только ты скажешь» я восприняла не как пренебрежение ко мне, а как знак уважения к моей личности и к моим желаниям. Навязываться человеку против его воли — дело неблагодарное и бессмысленное, не приносящее обоим ничего, кроме неловкости и чувства стыда.
Видимо, в модели мира Гали настоящий мужчина в ответ на предложение уйти должен был бы отреагировать попыткой самоубийства, или как минимум, долгой и душераздирающей сценой, в которой он валялся бы у нее в ногах, умоляя не лишать его ее драгоценного общества. Подобные взгляды характерны для женщин, чья неуверенность в себе компенсируется сильной жаждой контроля. Любой мужчина, чувства и поведение которого она не способна контролировать, представляет потенциальную угрозу ее душевному равновесию. Такие женщины подменяют искреннее и взаимоудовлетворяющее общение с мужчинами всевозможными манипуляциями, предназначенными для обретения более или менее полного контроля над ними в попытке обретения спокойствия и душевного равновесия. А теперь снова вернемся к дневнику.)
«Я сама управляю всем процессом. А он только наблюдатель, но не участник. Так и я бы согласилась устроиться, — очень ловко, ни обязанностей, ни забот, хочу приду, хочу уйду, заботы у меня дома, а здесь и такому рады до полусмерти.
Вот оно отчуждение. Чужой он, несмотря ни на что, и никакие ночи не делают его родным. Это понятие не от чувств, а от сознания, от благодарности души.
Он прав в своих стихах, он прав в том, что показывает нас двоих в зеркале. Но ведь я все это знаю, знала, и говорила об этом без намеков, сразу, в первые дни. Чего он ждет от меня? Кажется, я начинаю понимать — новых ощущений. Преобразованная им самим женщина — какие будут ощущения? Почему бы не проверить на практике, если имеется такая возможность?
А я перестала ему верить. Уходит уважение, уходит любовь, уходит интерес. И чем чаще я его вижу, тем меньше иллюзий, он относится к тем, кто больше берет, чем дает, причем считает, что этим осчастливливает других. А вначале я этого не замечала, хотя он сам об этом говорил или о чем-то похожем. Разочарована я? Нет, я ведь не была очарована.
Что меня раздражает? Смутно понимаю, но это или нет — не знаю, — „сладку ягоду рвали вместе, горьку ягоду — я одна“. Когда мне трудно — его нет рядом, и он не хочет и не пытается мне помочь, хотя трудности мои и не материальные. Эти мои сомнения ничем хорошим не кончатся. Я уже чувствую, как внутри меня появляется пепел. Так уже было. И был конец. И нисколько любви.
Какой же я несчастный человек. Не сама я создаю трудности, они во мне, это мой рок, моя судьба, и сама я никогда не сумею ее преодолеть, изменить.
Благодарна я тем светлым дням, когда простая радость, без всяких сомнений, угрызений, просыпалась со мной каждое утро, встречала день, солнце, жизнь живую, горячую. Нет, я ни о чем не забывала, но память моя мне не мешала наслаждаться этим отдыхом от собственных оков.
Почему они уходят в прошлое, что изменилось? Нет, не я, а мой товарищ. Не могу его другом назвать, и никак по-другому. |