|
– Принято. Ведите меня… Левашов зажег большую двенадцатилинейную лампу под зеленым абажуром. Пряный запах керосина, тьма, собравшаяся по углам из центра комнаты, мягкий золотистый отсвет свежевыскобленных и проолифенных бревенчатых стен сразу создали уют. Ужин Левашов подал самый простой – уха и жареные грибы. Он не страдал комплексом Лукулла и с собой привез только табак и напитки, в остальном полагаясь на дары земли, воды и сельпо. Так они и провели этот последний в ее памяти счастливый вечер. Неспешный ужин, разговоры, чай из самовара с гордой надписью по боку «Сукинъ и сыновья…» Словно между прочим касались бытовых подробностей первой Ирининой жизни, не уделяя им большего внимания, чем, скажем, рассказам Левашова о нравах грузчиков Латакии или воспоминаниям Новикова о встречах с американками из Корпуса мира. И снова она поражалась выдержке своих друзей. Пусть она и знала их, как ей казалось, великолепно, но ведь были они для нее всего лишь люди, а она читала серьезные, не фантастические, философские книги, где рассматривались проблемы гипотетических контактов. И всегда в них более или менее явно проводилась мысль о шоке невероятной силы, тотальном комплексе неполноценности, угрожающем человечеству при встрече с высшим разумом. И выходило, что либо Новиков с Левашовым необыкновенно шокоустойчивы, либо просто не считают ее носительницей означенного высшего разума. Какой вариант для нее лучше, она пока не решила. Наконец Левашов встал. – Ну, хватит. Спать мы тебя положим наверху, есть там светелочка, в самый раз для тебя. Можно бы и на сеновале, да вот сена там нет уже лет тридцать. …Она уже задремала и не знала, сколько еще друзья сидели внизу без нее. Дверь скрипнула и, открыв глаза, Ирина увидела, как вошел Новиков. Остановился у изголовья, постоял молча, словно не зная, что делать дальше. – Ты что? – шепотом спросила она. – Не спишь? Вот и я тоже. Ирина села на постели, подвинулась к стене. Простыня соскользнула, открыв плечи и грудь. Она не стала ее поправлять. Андрей присел рядом, провел ладонью по ее щеке. Она вздрогнула от этой привычной ласки и вдруг возникшего влечения к нему. – Оставайся у меня. Если не противно теперь… – Что ты говоришь!… Тебе ж со мной нормально было? Она не ответила. У нее все было совсем иначе, а у землян даже расовые и национальные различия имеют огромное значение. Новиков снова погладил ее по щеке, шее, плечам. Неровно и шумно вздохнул: – Олег там… неудобно… Она отвернулась, подтянула простыню к подбородку. – Все советуешься… У самого смелости не хватает? Или еще чего? Я тебе правду говорила – у тебя будет все. Любые возможности жить так, как хочешь. Деньги, книги, путешествия, почти вечная молодость, возможность влиять на судьбы людей и народов… Ты же всегда этого хотел, я помню. Так твои мечты – только жалкая тень того, что я тебе могу дать… – Все-таки придется говорить сейчас. Я хотел утром. Слова, сказанные ночью, это, знаешь… – он махнул рукой. – Ну, слушай… Лично тебе я верю. Знаю тебя и в твоей честности не сомневаюсь. Но вот тем, кто тебя послал… Почему они не обратились к нам по-хорошему, в открытую? Значит, им есть для чего прятаться? Что это за мировые линии, куда они идут и как пересекаются – дело темное. Не для слабых умов. Может, их действительно надо разводить, сводить, менять историю и прочее? Допускаю, но согласиться не могу. У нас так не делается. В темную – в преферанс играть можно. Со своим ходом и семью взятками на руках. А быть слепым агентом не знамо у кого играть под суфлера, не читавши пьесы… Нет. |
