Что-то в незнакомце настораживало. Вроде бы был ему тот человек знаком. Решив поостеречься, подождать, Николка спрятался под стреху ближнего амбара и, укрывшись от дождя, стал ждать. Вскоре дождь кончился, туч поубавилось, стало совсем светло. Вокруг засновали люди.

Николай, досадуя на медлительного дьяка, обиженно сопел, не сводя глаз с крыльца.

Наконец дверь растворилась. Сторожко озираясь, медленно вышел человек. Когда повернул он голову в ту сторону амбара, где стоял Николка, Волчонок ахнул: перед ним был Кирилл Бочаров — князя Михаила Львовича первый доброхот и главный соглядатай.

Кирилл шмыгнул за угол, а Николай, усмехаясь и от удивления покачивая головой, пошел в избу к Флегонту Васильевичу.

Дьяк встретил Николая так, будто видел его только вчера, — не удивился, не разахался, но вместе с тем обрадовался порядочно — лицом посветлел и заулыбался приветливо.

— С чем пожаловал? — спросил он спокойно и дружески, словно Волчонок к нему домой в гости приехал.

Николка чуть не брякнул: «Да ты, Флегонт Васильевич, поди, и без меня знаешь от Кириллы от Бочарова», но вовремя поостерегся и пересказал то, что велел Аверьян Рыло.

Флегонт Васильевич слушал внимательно, будто впервые довелось ему узнать все это и не об этом же самом только что рассказывал ему Кирилл Бочаров.

— То ты, Николай, сделал гораздо, что вовремя обо всем довел, — сказал Флегонт Васильевич раздумчиво. — Мыслю я, надобно тебе все сие довести и до Михаила Львовича. Как занадобишься, я тебя кликну. А теперь ступай: в баньке попарься, с дороги отдохни.

И опять опоздал Николка с вестью о нятстве королевы Олены, Так же, как и к Флегонту Васильевичу, раньше его поспел к Михаилу Львовичу проворный Кирилл Бочаров. Как и Флегонт Васильевич, Глинский слушал Николая внимательно, словно ничего еще не знал. Выказал слуге при встрече такую же радость, что и потаенный государев дьяк, хотя по всему было видно, спешит князюшка к государю, в Кремль: одежа роскошная, сияют на перстах золотые кольца с каменьями, карета у крыльца ждет и гайдуки от коней не отходят ни на шаг.

А когда сказал Николай, что ныне королева Олена в Троках, Глинский вдруг насторожился и быстро спросил:

— А это отколь тебе ведомо?

Николай вмиг сообразил, что этого Бочаров Михайле Львовичу не поведал. И ответил, простодушно улыбаясь:

— А ей-богу, Михайла Львович, не помню. Только знаю, что говорили люди вокруг. И еще говорили, мол, этакого унижения наш государь не потерпит и пойдет на Литву войной.

— Смотри-ка, сколь много великих тайных дел знают смоленские мещане, — улыбнулся Глинский. — Видно, и в самом деле нет ничего тайного, что не стало бы явным. — И закончил, вставая: — Иди, Николай. В баньке попарься. Полежи с дороги. Занадобишься — призову.

Точь-в-точь как Флегонт Васильевич.

Михаил Львович прошел во дворец — русские, правда, называли его «государевой избой», оттого только, что иных названий для жилья у них не было — безо всякого задержания.

Из дверей столовой палаты навстречу Глинскому вышел благолепный ликом муж, в окладистой русой бороде, с очами, будто промытыми росой; низко Михайлу Львовичу поклонился, скоро, но без суеты, направился к выходу.

«Экой лис, право, — подумал Глинский, узнав Флегонта Васильевича. — Знать бы, о чем это ты помазаннику нашептывал?»

Из столовой палаты никто более не выходил, но и пройти к государю Глинского не звали.

Михаил Львович, досадуя, закусил губу, сложив руки на коленях, хрустел перстами.

Наконец — слава тебе, Господи! — пожаловали, призвали.