— Чего тогда и звал, Василий Иванович? На што мы тебе здесь, безгласные? Я мню, все мы сюда за советом званы. Вот и изволь, послушай. Дурна какого тебе здесь никто не скажет.

Василий Иванович быстрый взгляд на воевод метнул. Воеводы сидели молча, но видно было, что те поперечные слова им всем по нутру.

Опустив глаза, Василий Иванович сказал дружелюбно:

— Как мните, воеводы?

Александр Владимирович Ростовский предложил осторожно:

— Может, государь, велишь ко князю Ивану конюшего своего приставить?

Василий Иванович еще молчал, а старый хитрец Щеня проговорил, будто вслух рассуждал:

— А что? Иван Андреевич Челяднин в товарищи князю Ивану весьма пригож — и родовит, и в ратном деле искусен, и нравом ровен.

— Ну, ин быть по-вашему! — быстро проговорил Василий Иванович, стараясь поскорее избавиться от нежданной докуки.

Михаил Львович, слушая и наблюдая все это, опустив голову, думал: «Да, Москва — не Краков, хотя и здесь знатные мужи могут супротив великого князя и говорить, и делать, ежели только станет промеж них единачество. И все ж таки Москва — не Краков. Гнетет помазанник слуг своих великим игом. Все вокруг него молчат, разве только в думе три-четыре боярина могут иногда, робея и запинаясь, встреть слово молвить. А волоцкий игумен Иосиф, хотя и князь церкви и мирским князьям не чета, совсем от раболепства одурел — не постыдился, холоп, написать, будто царь токмо естеством подобен всем человекам, властию же подобен Богу. Как тут не занестись и не возгордиться? Как всех вокруг холопами не считать, ежели каждый из них сам себя холопом почитает?»

И вспомнил Михаил Львович прелюбопытную книгу, что недавно дал ему почитать занятный старик — немец Николай Булев.

Был Булев медиком и вот уже второй десяток лет врачевал Василия Ивановича. Старая привязанность Михаила Львовича к эскулапову воинству сказалась и здесь — чуть ли не с первых дней Пребывания в Москве сошелся он с магистром Николаем из Любека, человеком обширных познаний, великим книголюбом, звездочетом и мудрецом.

А вспомнилась книга не случайно. Называлась она «Сказание о князьях Владимирских» и выводила род Василия Ивановича не от князя Рюрика, как было прописано в старых летописях, но аж от римского кесаря Августа, в царствование коего жил сам Христос. По этой книге владимирские князья были не только наследниками римских кесарей, но и преемниками императоров византийских, поелику получили Мономахову шапку из Царьграда — Константинополя.

Более же всего изумился Михаил Львович, когда прочитал, что великие литовские князья по женской линии ведут свой род от смоленских князей, а по мужской — от некоего раба Гегиминика, хозяином коего будто бы был тверской князь Александр Михайлович. Выходило, что нет во всем свете человека великороднее Василия Ивановича.

А придумал это все столетний старец Савва, инок Ферапонтова монастыря, что на Белоозере. Не от старческого слабоумия придумал, от гордыни и велемудрия, а может, и для того, чтобы дни свои не в Ферапонтове монастыре окончить, но к государю поближе — в Троице, а то и прямо в Кремле, в Чудовом монастыре.

И вдруг Глинский услышал:

— А ты, князь Михаила Львович, чего молчишь?

Глинский поднял голову. Василий Иванович глядел на него, сердито нахмурив брови.

— Чего молчишь, спрашиваю? — повторил он раздраженно.

— Думаю, вот и молчу.

— Может, и нам скажешь, о чем думаешь?

— Повременю, Василий Иванович, не до конца додумал еще.

— Стало быть, так, — ударил по столу великий князь. — В середине ноября — в поход!

Воеводы шумно встали, кланяясь, попятились к дверям.