Корабб начал думать. Даже утопающий в парах дурханга Леомен Молотильщик слишком умен для него. Сообразительный, способный видеть то, что не видит Корабб. Лучший полководец, когда-либо рожденный Семиградьем. Он победил бы Колтейна. С честью. Если бы он стоял во главе, победил бы и Тавору, и Даджека Однорукого. Вот это было бы настоящее освобождение, для всех Семи Городов, и восстание против проклятой империи расплескалось бы широко, пока ее иго не спадет со всего мира. Это трагедия, настоящая трагедия. — Благословенный Дессембрэ замети следы наши…

Леомен выпустил целое облако дыма. Согнулся пополам, жестоко закашлявшись.

Корабб схватился за водяной мех и бросил его в руки вождю. Тот наконец — то перевел дыхание и начал пить. Удовлетворенно разогнулся, вздохнул: — Ты чудо, Корабб Бхилан Зену'алас. Скажу честно — я и не надеялся!

Корабб приуныл. — Вы издеваетесь, командир?

— Нет, вовсе нет, благословенный Опоннами безумец — последний мой друг среди живых — вовсе нет. Повелитель Трагедии. Дессембрэ. Это Дассем Альтор. Уверен, что ты и сам догадался, да и подумай: для культа, религии со жрецами и прочими нужен бог. Живой бог.

— Дассем Альтор возвысился?

— Я в это верю. Хотя он не ценит божественность. Отрицает, как Аномандер Рейк из Тисте Анди. И поэтому блуждает, вечное бегство и, наверное, вечная охота.

— На что?

Леомен покачал головой: — И'Гатан. Да, мой друг. Там мы встанем, и его имя станет проклятием в устах малазан, вечно будет горчить на их языках. — Его глаза вдруг сурово сузились. — Ты со мной? Невзирая на то, что я буду приказывать, даже если покажусь безумцем?

Что-то во взоре вождя напугало Корабба, но он кивнул. — Я с тобой, Леомен Молотильщик. Не сомневайся.

Сухая улыбка. — Я не стану ловить тебя на слове. И все же спасибо.

— Почему ты сомневаешься?

— Потому что только я знаю, что намерен сделать.

— Расскажи.

— Нет, друг мой. Это лишь мое бремя.

— Ты ведешь нас, Леомен. Мы следуем. Как ты говорил, ты несешь нас. Мы тяжесть истории, свободы, но ты не согнулся под…

— Ах, Корабб…

— Я просто высказал то, что известно всем, но не высказывается вслух.

— В молчании таится милость, друг мой. Но ладно. Все меняется, как ты любишь говорить.

— Я испытываю твое терпение. Прости, Леомен Молотильщик.

Леомен отпил еще воды и сплюнул. — Об этом мы больше говорить не будем. И'Гатан. Это будет наш город. Четыре — пять дней. Как раз конец сезона сбора урожая?

— Оливок? Да, мы прибудем ко дню начала выжимки. Фермеры и тысячи купцов сойдутся, и рабочие начнут чинить прибрежные дороги. Горшечники, бондари, изготовители фургонов, караванные стражники. Воздух заполнится золотистой пылью и звоном золота, которого будет не меньше пыли…

— Да ты поистине поэт, Корабб. Купцы и наемные стражники. Скажи мне, склонятся ли они перед моим влиянием?

— Должны будут.

— Кто фалах'д города?

— Ведор.

— Который?

— Тот, что с лицом хорька. Его пучеглазый братец найден мертвым в постели любовницы, самой шлюхи не нашли — она либо пересчитывает денежки в тайном месте, либо покоится в дешевой могиле. Привычная история среди Фалах'дов.

— Можно быть уверенным, что Ведор стоит против малазан?

— Ни армия, ни флот еще не достигли города. Ты сам знаешь.

Леомен не спеша кивнул и снова уставился в костер.

Корабб поднял взор к ночному небу. — Однажды, — сказал он, — мы пройдем по Дорогам Бездны.