И неизвестно, кто из них остался живым, и сможет ли один противостоять этим гадам и не развязать язык… А тут еще эта сука, от которой больше не будет никакой пользы, но одна опасность. «Это надо же… — думал он растерянно и с запоздалым сожалением, — загнать самого себя в такой угол, что поневоле приходится в заурядного «мокрушника» превращаться!.. Но и выхода иного тоже нет, придется убирать бабу, да побыстрее. Не дай Бог, выйдут на след менты, ведь не отвертишься. Ладно уж, теперь часок-другой ничего не решит, а тем, кому не досталось, могут обидеться. Не надо никогда своих обижать, да и бабу жалеть теперь ни к чему, не нужна она больше. Пусть заканчивают, а потом в бетон ее и в речку… в омут…»
Гурам отдал суровое распоряжение Мкртычу, у которого, заметил он, по обычно мрачному лицу было сейчас словно масло разлито. Неужели вот так: достаточно всего лишь бабы, чтоб даже у такого коршуна, как Мкртыч, в глазах истома и лень появились?
И в это время противно задребезжал телефонный аппарат, который Мкртыч успел поставить вместо разбитого. Гурам снял трубку и услышал торопливый, задыхающийся говорок, и не сразу сообразил, что звонит ему начальник местного отделения милиции. Но только почему-то начальник так и не назвал Гурама по имени.
— Слушай внимательно… к тебе едут… за тобой., быстро все убирай… — И тут же раздались короткие гудки.
Гурам, оторопев, еще несколько секунд держал трубку в руке и бессмысленно разглядывал ее, словно не зная, что делать. Но, увидев вопросительный и тревожный взгляд Мкртыча, сорвался и, отшвырнув трубку в сторону, заорал: — Чего ждешь? Бабу немедленно в машину и… куда хочешь! С глаз долой! Быстро! К… матери! Всех ко мне!
Мкртыч будто не врубился и не знал, что от него-то требуется. Непонятно, почему вдруг такая спешка. Куда надо бежать, куда мчаться? И при чем здесь такая хорошая баба?
Но Гурам с кулаками накинулся на него, и Мкртыч наконец понял, что случилось действительно что-то ужасное, иначе отчего бы так взвился хозяин! И он кинулся в подвал, где ребята так славно развлекались со случайно заброшенной в их постную — строг был хозяин — жизнь с такой замечательной женщиной…
— Ты когда будешь звонить Меркулову? — спросил Грязнов.
— Из первого же автомата, — машинально ответил Турецкий, глядя в окно «жигуленка» на пролетающие дома пригорода.
— Чудак-человек! — хмыкнул Слава и достал из бардачка трубку радиотелефона. — На…
Турецкий непонимающе посмотрел на него, улыбнулся и хлопнул себя по лбу.
— Я, кажется, уже совсем того… Нуда, конечно… лечиться пора, да? Володя, притормози, пожалуйста. — И когда Акимов прижался к обочине, сказал Ашоту строгим и беспрекословным голосом: — Смирно сидеть, понял? Слава, давай на выход.
Они отошли от машины на несколько шагов, правильно полагая, что этому армянину совсем необязательно знать, о чем они будут говорить со своим начальством, и раскрывать свои дальнейшие планы. Турецкий набрал домашний номер Кости. Тот откликнулся сразу, будто давно ждал этого звонка.
— С добрым утром, дорогой шеф, — сказал Саша умильным тоном. — Звоню с дороги. Можно докладывать?
— Саня, где тебя носит? — Раздраженный голос Меркулова выдавал его волнение. — Ты что, не мог раньше позвонить? Что, право, за детский сад! Я тут уже совсем извелся!
— А разве тебе Алексей Васильевич Зименков, наш бравый следователь, не звонил? Какая жалость, а я так просил его, так унижался…
— Перестань паясничать! Звонил, конечно, но ведь его доклад — это его, так сказать, интерпретация, а мне нужны подробности. |