И усвистел, как и не было, проныра малолетний. Прямо в мокрую непогоду.

Что за пакет? Саперу давно не присылали пакетов. Пришлось спускаться.

Конверт лежал на ступенях, придавленный увесистым камнем, чтобы не сдуло. Он был без адресата, да и без единой надписи.

Сапер вернулся в помещение. Дрожащими пальцами распечатал конверт. Почерк был явно председателя артели. А тот очень редко писал письма. Тем более людям, с которыми живет бок о бок. Значит, все же что-то экстраординарное случилось. И сердце ёкнуло в ожидании крупных неприятностей. Может, даже и покрупнее, чем пропажа тротила.

«Господин Хаецкий не тот, за кого себя выдает. Вряд ли он чекист, иначе нас бы давно взяли тепленькими и мы бы уже выплевывали зубы на допросах в подвалах Лубянки. Как я понял, он работает на немецкую разведку, цели которой далеко не схожие с нашими. Он сделал попытку перевербовать меня. Я дал согласие. Но оно носило вынужденный характер и было обманом. В эти игры с оголенными электрическими проводами я больше не играю.

Решайте сами, друзья. Работать на него или бежать. Я выбрал побег. Ведь имеется большая опасность, что нас не пощадят ни наши, ни немцы, ни ОГПУ. Мы загнаны в угол. Бежать!

Попыток найти меня не предпринимайте. Если все будет нормально, я вас сам найду. На нашем старом месте, где оставлю весточку… Ну вы понимаете, друзья…»

Да, Сапер понимал. Было у них такое потаенное старое место в Петрограде — или как он теперь, Ленинград.

«Взрывчатку и бомбы эмиссар перевез еще вчера. Он больше нам не доверяет. Имеет какие-то свои планы.

Прощайте. Или до свидания. Всегда ваш штабс-капитан Каргин, дорогие и любимые мои друзья и соратники».

У Сапера закололо сердце. Такое с ним в последнее время бывало. Притом с каждым месяцем все чаще. Но сейчас закололо особенно сильно. Будто чужая мозолистая рука взяла сердце в кулак, а потом отпустила.

Первым порывом было выудить из тайника «беретту», дождаться негодяя Хаецкого да и высадить в него всю обойму. И глядеть, как дергается эта ненавистная мразь! Аж дыхание перехватило от сладости этой картины. Но пока рановато. Сейчас главный вопрос — бежать или не бежать?

Нет, бежать — это не подходит. Он ввязался в работу и доведет ее до конца.

Тротил. Это потеря большая. Там его еще не на один приличный взрыв. Надо бы вернуть. Выбить из подонка, куда он дел взрывчатку. А уж потом стрелять.

В общем, решение Сапером принято. До конца оставаться верным себе. Присяге и убеждениям. И хозяевам, которым так удачно в свое время продался.

Подобные экстренные ситуации были просчитаны с самого начала с этими самыми хозяевами. Нужно просто действовать. Для начала — подать сигнал. Поставить на окно коробку из-под фруктов, набитую конторскими бумагами. Она отлично видна будет снаружи. Это знак с требованием срочной встречи. Тот, кто надо, его увидит. Тот, кто надо, всегда рядом. За кулисами, за кадром, но близок. И беспощаден.

Выставив «маяк», Сапер не медлил. Времени до встречи хватало с запасом, но в расположении пребывать не хотелось. Там все давило. Там поселилась неопределенность. Ему сейчас куда больше нравился водоворот большого города. Поэтому он запер контору. И направился в сторону станции «Пятая верста».

В заранее определенное для таких ситуаций время он был на Волхонке, у Государственного музея изобразительных искусств, прямо у зияющей провалом впадины. Тут совсем недавно гордо возвышался гигантский белокаменный храм Христа Спасителя, ныне снесенный большевистскими нехристями. Рабочие до сих пор разбирали оставшиеся от него камни. Рычала строительная техника, выгрызая котлован для фундамента Дворца Советов, грозившего вознестись на трехсотметровую высоту. Да, это отличное место, чтобы подогревать ненависть к хамам, захватившим власть в Российской империи.