— Тьфу, что за дрянь…

Высунув язык, он корчил такие рожи, что рассмеялся бы кто угодно, только женщине-кошке было не до веселья. Без отвара она не протянет здесь и дня, а готовить новый — непросто: настаиваться он должен целую седмицу. Прерываться с заданием так надолго нельзя, просить отвар у других разведчиц — лишать их самих воздуха. Конечно, они поделились бы с ней, но им самим могло не хватить. Придётся срочно возвращаться домой, а она ещё не побывала напоследок в Зимграде.

— Эх, хозяин, ну что ж ты, — поморщилась она. — Зачем ты меня лекарства-то лишил?

— Да я думал, оно вкусное! — Дружина поскорее налил себе браги и обильно запил горькое зелье.

Но это оказалось ещё не всё. Отвар начал действовать, и глаза мужчины сперва выпучились, щёки надулись и выпустили глухое короткое «бху». Потом он уставился на баклажку, прищуривая попеременно то один глаз, то другой, то сужая в щёлочки оба.

— Эге… Это что ж такое деется? Гля! — и он ткнул пальцем в рисунок на боку сосуда. — Девка-то, девка! Живая! Ой!

Приподнявшись с места с таким видом, будто ему срочно надо выбежать по нужде, он пару мгновений страдальчески скрипел, а потом вдруг пошёл по горнице вприсядку — с топотом и возгласами.

— Эх… так твою растак! — пыхтел он, выкидывая замысловатые плясовые коленца, хлопая себя по ногам и растопыривая руки в стороны. — Ать! Ать! Едрёна оглобля!

Дико вращая глазами и сыпля ругательствами, он не то плясал, не то корчился в судорогах. Млада даже почти протрезвела: «Эк его проняло…» А Дружина съёжился в три погибели и зашёлся в кашле. С его губ закапала чёрная слизь.

На шум прибежала его жена. Всплеснув сухонькими руками, она воскликнула:

— Ой, матушки мои!

Дружина между тем, выкашляв всю чёрную пакость, посмотрел на Младу совершенно обезумевшими, мученическими глазами, а потом икнул и странно пискнул. Из его живота донеслось громкое, раскатисто-переливчатое и продолжительное бурчание, точно у него там запела волынка… Издав какой-то совсем неприличный писк, Дружина заметался по горнице, натыкаясь на лавки, стол и стены, а потом кое-как развязал мотню портков и кинулся во двор, чуть не сбив при этом с ног переполошённую жену.

— Чтой-то с ним такое? — пролепетала она, огорошенно оседая на лавку.

— Да видать, браги перепил, вот она у него внутри и взбунтовалась, — с каменным лицом ответила Млада.

Дружина вернулся спустя некоторое время с точно таким же вытянутым и каменным лицом, какое было у женщины-кошки незадолго до этого. Плёлся он неуверенным шагом, придерживаясь за стены и косяки, а на пороге горницы остановился в глубокой задумчивости и прислушался к своему нутру — не начнётся ли снова? Не начиналось, и он осторожно донёс себя до своего места, будто боясь расплескаться. Усевшись, долго молчал с похоронным выражением на лице. Жена — к нему:

— Дружинушка, а что с тобой стряслось-то?

Дружина икнул, его живот вздрогнул, а лицо опять перекосилось. На бегу развязывая портки, он на полусогнутых ногах второй раз молнией вылетел из дома. Жена, проводив его взглядом, озадаченно пробормотала:

— Будишу, что ли, к знахарке послать за травкой какой… Чтоб закрепило…

— Боюсь, против этого никакая травка не поможет, — проговорила Млада. — Пока до конца не очистится, будет бегать.

— Да что такое-то? — недоумевала женщина.

— Лекарство он моё выпил, — вздохнула Млада, пряча баклажку за пазуху.